Старательная копия сразу же потеряла смысл: всего лишь
натуралистически изображенные членистоногие класса паукообразных.
— Ну? — выдохнул Херри-бой, пристально следя за
моими манипуляциями.
— Ваш чертов художник, он действительно гений, —
сквозь зубы процедила я. Херри-бой самодовольно улыбнулся.
Мои собственные скорпионьи хвосты выглядели отталкивающе, в
них не было очарования расплаты за порок, и я решила избавиться от особенно
вопиющих натуралистических деталей. Подавив в себе страсть к художественной
копии, я взяла новый лист бумаги. Он совсем не хотел, чтобы его повторяли,
Лукас Устрица, он разогнал всех своих учеников. Но он не знал, что уже после
него будет барокко, рококо и классицизм. Он понятия не имел о модернизме и
постмодернизме…
Поэтому — никаких излишеств и никакой отсебятины.
Я схематично нарисовала все те же скорпионьи хвосты — теперь
это были совершенно простые линии: несколько штрихов, которые неожиданно
сложились в некое подобие вензеля. Я упростила схему еще раз, отбросив, как мне
показалось, ненужные движения. Вверх-вниз, вперед-назад, вправо-влево. И кружок
посередине — вместо изогнувшегося дугой и готового ужалить хвоста.
Нет, это были не буквы — это было их слабое подобие. Я
выбрала наиболее характерные, наиболее похожие на буквы штрихи. После
нескольких неудачных комбинаций они сложились в совершенно бессмысленное слово.
TOLLE.
Я скомкала листок и отбросила его в сторону. Энтузиазм
покинул меня, а наивные усилия найти то, чего нет, казались теперь смешными.
— Ну что, Катрин? — осторожно спросил Херри-бой.
— Ничего. Мне показалось… Но я ошиблась, Херри.
Поддалась массовому психозу. Вы сами виноваты.
Херри-бой взял смятый листок, аккуратно расправил его и
принялся рассматривать. Слишком долго он в него пялился — так показалось
мне, — слишком долго, чтобы не решить загадку.
— Вы… — голос его прервался, и он посмотрел на
меня. — Вы сделали это, Катрин. Вы разгадали то, над чем я бился все
последнее время.
В невидящих глазах Херри-боя стояли слезы, он страшно
побледнел — совсем как папа, бичуемый хвостами.
— Вы смеетесь, Херри.
— Нисколько. Вы знаете, что такое “Tolle”?
— Понятия не имею.
— Это латынь. А слово “Tolle” переводится как “Возьми”!
— Ну да! — меня прошиб мелкий пот.
— А теперь самое главное, — он снова вцепился в
рукава моего свитера. — Что я должен взять, Катрин? Что именно?! И где?
Я пожала плечами.
— Ну откуда же я знаю…
— Вы знаете, Катрин. Вы должны знать.
— Почему?
— А почему вы вообще выбрали этот фрагмент? Только на
центральной доске таких деталей около семидесяти семи…
— Что вы говорите!
— Я могу воспроизвести их, я чувствую каждый…
— Значит, не очень чувствуете, — не удержалась я,
но Херри-бой пропустил мою колкость мимо ушей.
— Вспомните, почему вы остановились именно на саранче?
Хороший вопрос.
— На какой саранче? Здесь же скорпионы, если зрение мне
не изменяет….
— Катрин! Для этого нужно хоть немного знать Книгу
откровений. Пятая труба ангела возвещает о начале падения в бездну. А саранча
нападает на каждого, кто не отмечен божьей печатью. В живописи ее изображения
различны, Лукас ван Остреа прибег к такому ее воплощению…
— Скорпионы?
— Да. Почему вы выбрали их?
— Да нет, не их. Все дело в папе, в его тиаре и в его
лице.
— А что в них особенного?
Да, Херри-бой, ты совсем оторвался от реальности, если уж
считаешь, что в лице человека, пропитанного скорпионьим ядом, нет ничего
особенного…
— Вы достали меня бреднями о ключе, Херри… И мне
пришлось напрячься…
— Вы знаете, где он?
— Нет. Где ключ, я не знаю… Но, кажется, знаю, где
замок. И если вы действительно знаете латынь и перевели слово…
— Я знаю латынь. И перевел слово правильно.
— Так вот, это ваше латинское “Возьми!” может
относиться не только к ключу, но и к замку. Смотрите.
Я снова взяла чистый лист и нарисовала лицо папы — теперь я
не заботилась о сходстве, для меня была важна схема. В этот раз все получилось
гораздо лучше: во всяком случае, разорванный криком рот папы теперь уже
окончательно приобрел вид замочной скважины.
— Что скажете, Херри? — самодовольно спросила я.
Херри взял листок с моим рисунком; пальцы его крупно дрожали.
— Похоже на замок?
— Поразительно… Поразительно, Катрин… Я знал, что вы
найдете. Вы не могли не найти… Я был прав… О, как я был прав… Вы посланы мне…
— Не говорите чепухи, Херри, — прикрикнула я на
экзальтированного Херри-боя, и он немедленно заткнулся. И снова углубился в
изучение моих бумажек.
Я и сама была заинтригована. Ведь речь шла не о картине,
которую следовало бояться, а всего лишь о головоломке, которую необходимо было
разгадать. И не такой уж трудной она оказалась.
— Я не понимаю только одного. Почему вы сами не
додумались до этого, Херри?
— Я ждал вас. Мне нужны были вы, — совершенно
серьезно сказал Херри-бой.
— Ладно, раз уж пошла такая пьянка… Не будем
отвлекаться.
Я деловито собрала уже изрисованные листы. Теперь нужен еще
один — обобщающий — лист. Следуя все той же схеме, я аккуратно перенесла на
него рот — замочную скважину, затейливый вензелек с латинскими буквами и
поместила это все в центр листа. Теперь оставалось скопировать линии с двух
досок, и план готов.
Это действительно был план; но прямоугольник оказался не
один (как мы с Херри решили в самом начале).
Два. Два прямоугольника, поставленные друг на друга.
Вензелек оказался прилепленным сбоку. Закончив работу, я отодвинула листок и
некоторое время любовалась делом рук своих.
— По-моему, здорово, Херри. Держите ваш план. Это то,
что вы хотели? Теперь я могу быть свободна?
Я спросила это просто так, но Херри-бой не поддержал мой игривый
тон.
— Что значит — “свободна”? — настороженно спросил
он.
— Я выполнила свою миссию, правда?
— А что я буду делать с этим? — беспомощно спросил
Херри.
— Ну, откуда же я знаю? Я ведь не Кассандра. И даже не
владелица гадального салона. Спросите об этом у вашего драгоценного Лукаса
Устрицы!
— Как? — он все воспринимал совершенно серьезно,
бедняга!
