— Это смешно, Херри. Дальше Венгрии я до сих пор не
выезжала.
— Это не имеет никакого значения. Вас зовут также, как
и ее, Катрин. И вы на нее похожи. Таких совпадений не бывает.
— Она плохо кончила, эта ваша дочка бургомистра. Мне бы
не хотелось повторять ее судьбу до конца.
— Это совсем не обязательно. Совсем не обязательно,
чтобы конец был именно таким.
В устах Херри это прозвучало так мрачно, что я наконец-то
отдернула руки. Не хватало еще, чтобы он начал угрожать мне.
— А каким? — с вызовом спросила я. Херри-бой
смутился.
— О, вы совсем не поняли меня, Катрин. Должно быть, мой
русский недостаточно хорош… Я не хотел испугать вас, я только хотел сказать,
что у судьбы бывает много разных вариантов…
Это точно. У меня было много разных вариантов. Не снимать
трубку, когда мне позвонила Жека с известием о смерти Быкадорова. Не брать картины.
И, наконец, не приезжать в Голландию. Но я приехала и вот торчу на мертвом
катере, двигатель которого сознательно испортил Херри-бой. Теперь я в этом не
сомневалась.
— Вариант теплой комнаты устроил бы меня больше
всего, — сказала я, и Херри-бой тотчас же встал.
Он выскочил на причал и галантно подал мне руку. Я вцепилась
в ладонь Херри, памятуя, что должна держать его руки под контролем.
— Вы разбираетесь в лодочных моторах, Катрин?
— С чего вы взяли? — настороженно спросила я.
— Я слышал… Вы пытались запустить двигатель. Именно
поэтому ты так оперативно и выскочил, Херри-бой, я вижу тебя насквозь!
— Нет, я не разбираюсь в моторах. Просто в замке
торчали ключи, и я попробовала… Я подумала, что автомобильный принцип
сработает.
— И что?
— Не сработал. Придется ждать техника… Я только не
знаю, чем заниматься на этом острове целых два дня.
— Вам не придется скучать, я обещаю вам, Катрин.
Мы закончили наш несколько двусмысленный разговор уже в
доме. Херри помог снять куртку и разделся сам. Чуть задержавшись у вешалки, я,
незаметно для него, поменяла куртки местами. Теперь я в безопасности, если,
конечно, он не обнаружил подмены раньше.
Устроившись на кровати и поджав ноги по-турецки, я
уставилась на Херри-боя.
— Ну, давайте, запускайте свой парк аттракционов.
— Парк аттракционов?
— Ну да. Колесо обозрения, тир, комната страха… Вы же
обещали, что скучать я не буду.
— А-а… У вас изысканные шутки, Катрин.
Херри-бой отправился за перегородку, из-за которой, к моему
удивлению, все время извлекались все новые и новые предметы, и вернулся оттуда
с деревянной изящной стремянкой. Судя по всему, перед тем, как попасть к Херри,
она тоже служила где-нибудь экспонатом.
Взобравшись на самую верхнюю ступеньку, Херри-бой снял со
стеллажа огромную папку: именно в таких папках художники обычно хранят этюды и
наброски. Он раскинул папку на полу, и я увидела огромные фотографии
центральной части картины.
Фотографии совсем не пугали меня — они были лишены
мистической притягательности, которой обладала плоть самой картины.
И — главное — они были безопасны.
Я с удовольствием принялась рассматривать их — за клеткой
фотографического объектива Зверь оказался не страшным и совершенно ручным. Из
всех его семи голов больше не проглядывало человеческое, и мысль об оправдании
греха больше не приходила ко мне в голову. Я легко распознала в очертаниях
фигур и в складках пейзажа некоторые босховские мотивы. Вот только у Лукаса
Устрицы они были более изысканны.
— Я фотографирую картину уже десять лет, — с
готовностью поведал мне Херри. — И каждый раз обязательно нахожу
что-нибудь новое.
— Может быть, вы от природы не очень
внимательны? — улыбнулась я.
— Нет, я очень внимателен. Очень, — оборвал меня
Херри, и в его голосе послышался металл.
Так, все понятно, его любимую картину не стоит задевать, так
же, как не стоит задевать любимых женщин.
— Извините, Херри…
— Вот, посмотрите, — он разложил передо мной
несколько совершенно одинаковых на первый взгляд фотографий.
— Что, игра “найди десять отличий”?
— Я не понимаю, о чем вы говорите… Это фотография,
которую я делал семь лет назад, — он ткнул в первую и сразу перешел ко
второй. — А это фотография пятилетней давности. Еще одна — лето 1997 года,
промежуточные стадии я специально пропустил. Вы видите, Катрин?
Ничего особенного я не заметила, о чем честно призналась
Херри-бою.
— Вот здесь, в подбрюшье Зверя… Сравните.
Мне совсем не хотелось заглядывать в пах числу 666, и я лишь
мельком, из уважения к исследовательскому пылу Херри, взглянула на фотографии.
— Не могу взять в толк, о чем вы говорите, Херри…
Он оставил в покое полотнища общих фотографий и перешел к
другим — точно такого же размера. На них были увековечены детали: Зверь,
поднимающийся из пучины.
Теперь изображение приблизилось. Херри выложил передо мной
все три фотографии — строго в хронологическом порядке: 1992, 1995 и 1997 год —
именно эти цифры были выведены маркером в правом верхнем углу фотографий.
Только теперь я поняла, что он имеет в виду.
Зверь поднимался из пучины.
За семь лет его тело заметно удлинилось. Этот анимационный
эффект заставил меня похолодеть. Я не могла понять причин страха, они не
крылись в моем почти стерильном разуме, они перли из подсознания.
— Вы видите, Катрин? — прошептал Херри, и я
вздрогнула. — Вы видите?
— Да. Теперь вижу.
— Он поднимается. Я тоненько хихикнула.
— Что вы хотите этим сказать, Херри?
— Ничего. Только то, что он поднимается.
— Это… Это просто мистификация, вы ведь не станете
утверждать, что… — на этом месте я споткнулась и замолчала.
— Это не мистификация, Катрин…
— Но этого не может быть, согласитесь, Херри, — я
обшарила глазами фотографии. — Этого просто не может быть. Картина —
законченная вещь. Как она может двигаться внутри себя самой?.. Просто дичь
какая-то. Вы показывали кому-нибудь эти снимки?
— Нет.
— Почему? — Здесь, в отдалении от картины, имея на
руках лишь ее бледный фотографический отпечаток, я могла позволить себе
снисходительную смелость.
— Кому я могу показать это, Катрин? Мне просто не
поверят. Меня заподозрят в шарлатанстве. Но, клянусь, в этом нет никакого
шарлатанства. Я просто фотографирую, и все. Я изучаю картину. Хотя до сих пор
не изучил… Я знаю только одно: это нечто большее, чем просто картина.
