— Я проявил фотографии, Катрин…
— Поздравляю, — вежливо ответила я.
— Это часть целрго… “Всадники Апокалипсиса” — это левая
створка триптиха, really
[20]
… И еще одно — триптих есть часть
головоломки, есть послание Лукаса… Вы должны это видеть… Вы должны прилететь…
— Куда?
— В Голландию… Вы поговорили о картине? Мы просто
обязаны соединить их, две части оf entire
[21]
… — Херри-бой
даже задохнулся от волнения.
Послание Лукаса Устрицы — это было что-то новенькое.
— Вы можете прилететь? Я немедленно высылаю вам
приглашение. У меня есть знакомые в консульстве, они знают, зачем прилетал я…
Они оформят вам визу без задержек. Вы согласны прилететь сюда, Катрин? Когда вы
увидите это… Вы сделаете все, чтобы помочь картине вернуться. Катрин, я прошу
вас…
Голландия, почему бы и нет. Я никогда не была в Голландии, а
последние два месяца окончательно вымотали меня. И последней жирной точкой
стала встреча с Агнессой Львовной Стуруа. Меньше всего мне хотелось увидеть ее
еще когда-нибудь, но картина была у меня — таинственные “Всадники
Апокалипсиса”, лишенные статуса и гражданства…. Жаик позвонил мне и в своей
обычной топорной манере сообщил, что Агнесса Львовна ждет меня, чтобы уладить
все формальности. Я ждала этого звонка, и все же он застал меня врасплох. Любая
из линий поведения, которую я выберу, будет выглядеть циничной, я хорошо это
понимала.
Мы встретились в кафе Дома журналиста на Невском — таково
было пожелание старухи: она до сих пор пописывала обличительные статейки в
газеты правого толка. А до этого я целый час выбирала прикид для нашего совсем
нерадостного свидания. Единственное черное платье, которое у меня было
(открытые плечи, открытая спина, открытые ляжки) смотрелось бы откровенным
надругательством над горем старухи. Веселенький сарафан был чересчур
легкомысленным. Перебрав содержимое платяного шкафа, я остановилась на
нейтральных брючатах из хлопка и такой же нейтральной блузке — черная и белая
клетки, под стать нашим отношениям с Агнессой и ее покойным сыном.
Я пришла на десять минут раньше условленного времени, но
Агнесса уже сидела за столиком. Рядом с ней отирался казах.
— Здравствуйте, Агнесса Львовна… Ей с трудом удалось
справиться с ненавистью, и все же она сдержалась.
— Здравствуйте. Вы хотели поговорить со мной?
— Да. Это касается картины.
— Я передала вам картину. Чего же еще вы хотите от
меня?
— Вы не можете просто так передать ее мне. Алек… Ваш
сын заплатил за нее очень большие деньги. Грубо говоря, эта картина совершенно
случайно попала в частную коллекцию. Она является национальным достоянием. Я не
могу принять ее.
— А я не могу оставить ее у себя… Каждый день видеть
вашу физиономию и знать, что мой мальчик умер возле нее…
— Я понимаю ваши чувства, — осторожно сказала я.
— Вы? — она засмеялась сухим безжизненным смехом,
подозрительно смахивающим на клекот птицы. — Как вы можете понимать,
жалкая продажная девка, охотница до чужого добра!..
— Чужого добра мне не нужно. И поэтому я хочу вернуть
картину. Законной владелице.
— Картина останется у вас.
Я не могла взять в толк ту блажь, которая посетила Агнессу.
Почему ей так необходимо, чтобы картина обязательно осталась у меня?
— Если вы хотите избавиться от “Всадников”… Вы можете
передать ее в дар кому угодно. Эрмитажу, в конце концов. Или голландской
стороне, — трепещи, Херри-бой, с тебя причитается за посреднические
услуги. — Голландцы проявляют к ней большой интерес, они готовы выложить
определенную сумму за ее приобретение. Сюда даже приезжал специалист по
творчеству художника…
— Очкарик из твоей банды, — неожиданно выпалила
Агнесса. — Такой же беспринципный, как и ты… Явился ко мне, когда Алешу
еще не похоронили…
Херри-бой, Херри-бой, ты всегда бежишь впереди поезда!..
Выплеснув ярость в чашку с остатками кофе, Агнесса Львовна
немного успокоилась.
— Что я должна сделать, чтобы эта картина навсегда
исчезла из моей жизни? И вы вместе с ней?
— Вы настаиваете? — мне до смерти не хотелось
воссоединяться с картиной, и я тянула время.
— Настаиваю. Быть может, когда-нибудь она также убьет
тебя, как убила моего сына…
Вот оно что! Попытка всучить мне “Всадников” вовсе не блажь,
а тонкий психологический расчет обезумевшей от горя женщины. Рафинированная
месть диссидентки.
— Вы же материалистка, Агнесса Львовна… Вы должны
понимать…
— Алеша никогда не жаловался на сердце. Он был
абсолютно здоров. Абсолютно. Я не верю в его сердечный приступ, — она все
еще не могла поверить в его смерть.
— Даже не знаю, что вам сказать… Жаик осторожно сжал локоть
старухи.
— Все в порядке, милый, — Агнесса взяла себя в
руки. — Какие бумаги мне необходимо подписать?..
…Через час я вышла из нотариальной конторы обладательницей
картины. Перспектива оставить “Всадников” у себя мне вовсе не улыбалась, и я
решила избавиться от нее при первой же возможности. Нужно позвонить Херри-бою,
снова вызвать его сюда и начать подготовку документов к передаче “Всадников”.
Это потребует определенных усилий с подключением всевозможных комиссий по
культурным и перемещенным ценностям. А если они не увенчаются успехом — что ж,
остаются музеи. Даже Эрмитаж почтет за честь иметь в своих фондах Лукаса
Устрицу…
Но дозвониться до Херри-боя я так и не смогла. Он проявился
сам и теперь вдохновенно сопел в трубку.
— Вы прилетите в Голландию, Катрин?
— Да. Только свяжитесь со своим консульством, чтобы мне
быстрее оформили визу. По какой-нибудь линии культурного обмена.
— Конечно. Вы поразитесь тому, что я обнаружил.
— Вас тоже ждет сюрприз, Херри, — великодушно
сказала я, хватит держать устричного фанатика в неведении.
— Это касается “Всадников”, Катрин?
— Возможно. — Никакой интриги, никакого флера, я
даже рассердилась на Херри-боя.
— Жду вас в Амстердаме, Катрин. И привет, как это есть…
charming
[22]
Лаврентию.
…Десять дней ушло на созвоны и формальности в консульстве. И
вот теперь я летела в Амстердам. Картина была помещена в один из банков — так
было спокойнее для всех, и для меня, как для новой владелицы, прежде всего. За
два часа до отлета мы с Лаврухой сидели на кухне и глазели на крошечный кусок
парка за окном. После невыносимо жаркого лета природа как будто спохватилась:
сентябрь выдался прохладным.
