— Ты о чем? — спросил Лавруха.
— Я не говорила тебе… Или говорила? Когда я поднялась в
спальню, меня кто-то закрыл. Я думала, что это Леха так шутит. А если не Леха,
то кто? И зачем он это сделал? Может быть, боялся, что я увижу что-то? Или
кого-то…
Херри-бой переводил взгляд с Лаврухи на меня: он совсем не
понимал беглый русский.
— О чем вы говорите, Катрин?
— Ни о чем, — Лавруха выразительно посмотрел на
меня. — Давай все-таки сбагрим парня, а потом уже поговорим. Какие-то
невменяемые меня окружают, ей-богу.
— Вы поговорите с хозяйкой картины? — снова завел
свою волынку Херри-бой. — Я постараюсь вернуться сюда в ближайшее время…
— Поговорим, поговорим, уймись. И вообще, тебе пора.
— Я позвоню вам…
— Непременно, — Лавруха хлопнул Херри-боя по
плечу. — Дуй до горы, не видишь, таможня волнуется…
Херри-бой помахал нам рукой на прощанье и скрылся в толпе
улетающих в Амстердам счастливчиков. А мы с Лаврухой отправились в
аэропортовский буфет. Снегирь заказал пару вторых, винегрет и холодное пиво.
Мне совсем не хотелось есть, но из солидарности с Лаврухой я принялась ковырять
вилкой в винегрете.
— Ну, выкладывай, что там у тебя стряслось?
— Когда я поднялась наверх, чтобы переодеться, кто-то
закрыл меня в спальне. Я думала, что это сделал Леха… Решил подшутить.
— Глупая шутка.
— Не просто глупая, а абсолютно бессмысленная. Он не
стал бы так шутить. Он просто вошел бы следом за мной и закрыл дверь. Но только
с внутренней стороны…
— Семейный портрет в интерьере. Понятно, — Лавруха
хмыкнул.
— А что, если это был не Титов?
— Тогда кому придет в голову следить за тобой, чтобы
запереть в комнате?
— Вот и я думаю — кому?
Я замолчала и в упор посмотрела на Лавруху. Неприрученные
догадки бродили во мне, но не подпускали близко.
— А что, если это связано со смертью Лехи?
— Интересно, каким образом?
— Ну, не знаю… Сегодня я целую ночь просидела картиной…
Лавруха сосредоточенно возился с жестким куском бифштекса.
— Н-да… Вот что я скажу тебе, Кэт. Лукас Устрица, это,
по-моему, разновидность СПИДа. И передается она не только половым путем, но и
воздушно-капельным.
— Ты не дослушал, Снегирь. Мы сто раз говорили с тобой
об этих смертях. И я решила проверить.
— Что проверить?
— Как картина действует на людей.
— И как же она действует?
— В том-то и дело, что никак.
— Ну-у… Это не противоречит твоей теории о том, что
доска убивает только хозяев.
— Да, черт возьми. Я готова с этим согласиться. Вот
только спальня в эту мистику никак не вписывается.
— Что ты имеешь в виду?
— Дверь не только закрыли. Ее открыли. Потом. Через
каких-нибудь полчаса. Когда Леха был уже мертв. А если он был мертв, то уже
никак не мог открыть дверь, понимаешь. Значит, это сделал кто-то другой.
— Масштабно мыслишь.
— Кто-то другой был заинтересован в том, чтобы я
выползла наконец-то из спальни и отправилась искать Леху, чтобы нащелкать ему
по носу. Чтобы найти его. Ты ведь помнишь, я его искала.
— Очень темпераментно искала. Я помню.
— Я не нашла его и вернулась к телохранителю. Он сидел
на террасе. Что было дальше — ты знаешь.
— Да, — Лавруха все еще не проявлял особого
интереса к моим сумбурным выкладкам.
— Потом, когда мы нашли тело… Титовский телохранитель,
казах, ты его видел… Так вот, казах был убежден, что Леха отправился в дом ко
мне. Сам Леха сказал ему об этом.
— И что?
— Я подумала… А что, если кто-то ему сказал, что я жду
его… Но не в спальне, а в кабинете… И он отправился в кабинет.
У Лаврухи отвисла челюсть. Он едва не подавился куском мяса
и принялся громко кашлять. Я похлопала Снегиря по спине.
— Ну ты даешь! — отдышавшись, выговорил он. —
Собакиных начиталась?
— Подожди… Не перебивай меня, — какое-то странное,
болезненное вдохновение несло меня вперед. Еще одно маленькое усилие — и я
прорвусь сквозь частокол тайны, я выстрою цельное представление о происшедшем я
наконец-то сложу части страшной мозаики. — Я могла быть приманкой,
понимаешь? Леху нужно было заманить в кабинет, и его заманили. А чтобы я
случайно не выползла и не сломала начавшуюся игру, меня закрыли в спальне. А
потом выпустили.
— Какую игру?
— Я не знаю…. Картина может убить, но не может
повернуть ключ в замке. Это сделал человек. Возможно, убийца…
Лавруха жалостливо покачал головой и коснулся моего
разгоряченного лба ладонью.
— Какой убийца, ? Он умер естественной смертью.
Обширный инфаркт.
— А ты откуда знаешь об обширном инфаркте? Кажется, я
не говорила тебе…
— Тоже мне, секрет Полишинеля. Я мотался с Херри к
старухе. Не мог же я его бросить… Там все об этом говорят…
Весь мой пыл куда-то улетучился. Инфаркт. Ненасильственная
смерть. И никаких ран на теле, и никаких следов яда в организме. Я почти
ухватила за полу версию “умышленное убийство”, но тут же выпустила ее.
Картонные кубики разрушились, карточные домики оказались унесенными ветром….
— Но ведь кто-то закрыл меня…
— Да что ты носишься с этим, как курица с яйцом?
Закрыли — открыли, какая разница? Смерть это не объясняет. А ты вообще говорила
об этом кому-нибудь?
— Тебе первому.
— Нужно было сказать. Тем, кто занимался этим делом.
— Зачем? Они все и так смотрели на меня косо.
— Тоже верно. Ладно, давай-ка не будем больше к этому
возвращаться. Все равно мы ничего не решим.
— А что мы будем делать с картиной? Мне бы не хотелось,
чтобы она оставалась у меня…
— Придумаем что-нибудь, Кэт…
— Обещай мне, что придумаем.
…Конечно, ты придумаешь, мой единственный друг, мой верный
Савраска, мой Конек-Горбунок, мой подельник и соратник. Конечно же, ты
придумаешь, Снегирь…
Часть вторая
Нидерланды, Осень 1999 года
Я летела в Амстердам.
Не прошло и трех недель, как я рассталась с Херри-боем, и
вот теперь, через какой-нибудь час, он будет ждать меня в зале прилета местного
аэропортишки с труднопроизносимым названием “Schihol”. Херри-бой позвонил
совершенно неожиданно и, путая старательный русский со старательным английским,
заорал в трубку:
