И потом — ты был последним, кто видел Леху в живых. Кроме
Пупика и Девы Марии, разумеется. Ты оставался в кабинете, когда я вышла оттуда.
Я вышла, поднялась наверх и…
Я оказалась в запертой спальне.
Кто же все-таки меня запер?
Картина может убивать, я почти готова поверить в это, но
поворачивать ключи в замках? Это уже слишком…
Споткнувшись о крошечный валун, я едва не растянулась на
тропинке. Выходные туфли, в которых я проходила всю сегодняшнюю ночь, мало
соответствуют пересеченной местности… Я раскрыла чемодан и извлекла из него
шорты, футболку и ботинки “катерпиллер” на угрожающе толстой рифленой подошве.
Любимые ботинки Пупика… Бедный кот.
Сквозь редкие сосны просматривалась трасса, и когда я вышла
на нее, Лавруха уже договаривался с водителем какого-то “Жигуленка”.
— До Питера, шеф. Платим в баксах, — сказал
Снегирь и подмигнул Херри-бою. Понятно, за чей счет он решил прокатиться.
— Я не еду, — сказала я.
— Почему? — Лавруха нахмурился. — Все-таки
решила отправиться к Жеке?
— Нет. Пупик. Нужно забрать его у ветеринара. Ветеринар
обещал сделать вскрытие. Это недалеко. В Зеленогорске. А вы езжайте в Питер,
если хотите.
— Нет уж. Я тебя не оставлю в таком состоянии. Поехали
вместе…
…Ветеринар не сказал мне ничего утешительного и взял только
часть денег за услуги.
— Ничего не могу понять, — сказал он мне. —
Внутренности абсолютно не повреждены. Внешне это похоже на инфекцию, но никаких
подтверждений я не нашел.
— А почему у него выпала шерсть?
— Шерсть выпадает по совершенно разным причинам. Это
самая естественная реакция на тяжелую болезнь.
— Он был совершенно здоров, доктор.
— Да. Во всяком случае, никаких патологий вскрытие не
выявило.
— Что же тогда?
— Увы. Я не знаю… Если вы хотите, я могу провести
химический анализ тканей. Не думаю, что это прояснит картину, но… — Александр
Третий с сомнением взглянул на мою футболку и шорты, бывшие в девичестве
джинсами “Ли Купер”.
Это обойдется мне в кругленькую сумму, понятно.
— Спасибо. Я думаю, не стоит. Оставлять здесь, на
холодном прозекторском столе, тельце Пупика, да еще на неопределенное время,
было выше моих сил. Я завернула кота в чистое полотенце и вышла из кабинета.
Снегирь и Херри-бой ждали меня на улице. Снегирь пил пиво, а
Херри-бой — стерильную минеральную воду “Полюстрово”.
— Хлебни, — сказал мне Лавруха, — полегчает.
— Я не хочу…
— Нужно, — Снегирь аккуратно вынул сверток у меня
из рук.
— Мне очень жаль, Катрин, — хоть здесь Херри-бой
проявил сострадание, и я была благодарна ему за это.
— Ну что, двинули?
— Нет. Я хочу похоронить его здесь, на заливе, —
везти мертвого Пупика в город — на это меня может не хватить.
— Как скажешь.
…Мы похоронили Пупия Саллюстия Муциана под сосной, совсем
рядом с заливом. Снегирь насыпал аккуратный холмик и так же аккуратно подровнял
его края.
— Спи спокойно, Пупик. И хоть покойника я не любил, по
причине вздорности характера, давайте его помянем…
Снегирь протянул бутылку с пивом Херри-бою, но тот
отрицательно покачал головой.
— Надо. Обычай такой. Русский обычай. Понимаешь?
— Я пил коньяк, ..
— То коньяк, а то — пиво. Это же ваш национальный
напиток! И потом — когда это было! За упокой души — святое.
Херри-бой все-таки взял бутылку, предварительно обтерев
горлышко, и сделал маленький глоток.
— Хорошее у нас пиво, да? Лучше, чем ваше, консервированное, —
и здесь Лавруха остался верен себе. — Натуральный вкус, никакой подделки.
— Мне не очень нравится пить.
— Вижу. Ничего тебе не нравится. Никаких страстей.
Тоска зеленая!..
Это было несправедливо по отношению к Херри-бою. Его можно
было обвинить в чем угодно, даже в легком презрении к пиву, — но только не
в отсутствии страстей. Но Херри-бой не стал оправдываться перед экспансивным
русским художником. Мы были для него досадной помехой на пути к Лукасу Устрице.
И Леха был досадной помехой. А теперь помеха устранена. Я внимательно
посмотрела на Херри-боя.
Гладкие щеки, гладкие очки, только глаза выглядят на этом
лице совершенно противоестественно: как будто кто-то, мастеривший Херри-боя,
просто взрезал стамеской голую поверхность лица. И взрезал слишком глубоко.
Херри перехватил мой взгляд и застенчиво улыбнулся.
С такой улыбкой на лице вполне можно убить. Кого угодно.
* * *
…Я добралась до дома только во второй половине дня. И,
всласть наплакавшись над пустыми мисками Пупия Саллюстия Муциана, заснула. Прямо
в кухне, на полу, еще пахнувшем кошачьим кормом. А проснулась от настойчивого
телефонного звонка.
Звонил Владимир Михайлович Юхно.
— Добрый день, Катя. Как вы себя чувствуете?
— Как я могу себя чувствовать?
— Я получил данные вскрытия. Если это вас интересует…
Алексей Титов умер от обширного инфаркта. Никаких следов яда
в организме не обнаружено (я мысленно щелкнула по носу чересчур подозрительного
казаха). Нелепое стечение обстоятельств, и Владимир Михайлович Юхно приносит
мне свои искренние соболезнования. Я ждала, что Юхно скажет мне то же, что
сказал вчера в унисон со всеми: “Вы очаровательны, Катенька, вы можете
обращаться к нам в любое время”… Или хотя бы, на худой конец, намекнет на чашку
кофе. Но ничего подобного не произошло. Сейчас он положит трубку и исчезнет из
моей жизни навсегда.
— А что с картиной? — спросила я у Юхно.
— Не знаю. Это не моя компетенция. Вас интересует
картина?
— Нет, — соврала я. — Просто так спросила.
— Я не знаю, как с ней поступит Агнесса Львовна…
Я представила себе, что моя ненавистная физиономия, да еще
снабженная выспренней латинской надписью, будет каждый день мелькать у нее
перед глазами, и поежилась. Вряд ли Агнесса оставит доску у себя, а тут еще
Херри-бой, который никак не может угомониться. Что-то его становится слишком
много в моей жизни, этого проклятого Херри-боя…
— Значит, следствие закончено?
— Никакого следствия не было. Алеша умер от инфаркта. Я
могу надеяться на вашу конфиденциальность? — снова спросил он.
Голое тело Лехи, распростертое перед картиной, совершенно
необъяснимая смерть, девушка, похожая на меня….
— Конечно, Владимир Михайлович.
