— Боюсь, у него нет шансов.
— Вы ветеринар? — злобно спросила я. — Я еду
в город.
Железные пальцы Юхно больно сжали мне плечо.
— Вы не можете никуда ехать, пока не сняты показания.
— Я поеду, — слабое, прерывистое мяуканье Пупика
придавало мне решимости.
— Нет.
— Интересно, как вы собираетесь меня удержать? Прикуете
цепями к батарее?
— Черт с вами, сумасшедшая вы девка. Я позвоню своему
ветеринару. В прошлом году он вытащил мою собаку.
Я заплакала.
— Он не успеет… До Питера полтора часа езды… Он не
успеет…
— Он живет здесь, в Зеленогорске. Успокойтесь, я
набираю номер.
Совершенно обезумевшая, я опустилась рядом с котом. Господи,
зачем только я выпустила его из кладовки? Зачем он поплелся за мной в кабинет?
А в кабинете сидел… в кабинете сидел Херри-бой, он оторваться не мог от
картины. И ничего с ним не произошло… Впрочем, теперь это неважно. Я уткнулась
щекой в холодный паркет и оказалась рядом с заострившейся мордой Пупика.
Никогда еще я не любила его так сильно.
— Ты можешь гадить мне в ботинки хоть каждый день,
мальчик… Только не умирай, пожалуйста… Не умирай…
* * *
К пяти утра все было кончено.
До сих пор я помню хронологию той августовской ночи, и с
каждым днем, отделяющим меня от нее, подробности становятся все четче, а запахи
и звуки приобретают законченность и приглушенность. Я еще не знала тогда, что
смерть Титова явилась лишь прологом к кровавым событиям, которые разыгрались
позже.
Той ночью я еще не знала этого.
А к пяти утра все было кончено.
Через час приехали люди, которых вызвал Юхно. Они попросили
всех покинуть место происшествия и некоторое количество времени провели за
закрытыми дверями.
Еще через час умер Пупик. Ветеринар, вызванный сердобольным
Владимиром Михайловичем из Зеленогорска, приехал только за тем, чтобы
констатировать смерть.
— Отчего он умер, доктор? — безжизненным голосом
спросила я.
— Не знаю, — ветеринар, низенький пожилой человек
с усами и бакенбардами русского самодержца Александра Третьего, пожал плечами. —
Возможно, это какая-то ураганная инфекция… Если вы не возражаете, я могу
провести вскрытие.
— Я не возражаю, доктор.
Усы и бакенбарды Александра вздыбились, а обширная, и без
того румяная лысина — покраснела. Он отвел в сторону Владимира Михайловича и
что-то шепнул ему на ухо. Юхно вернулся ко мне.
— Это будет стоить сто пятьдесят долларов. И двадцать
пять долларов за визит, — донес он до меня скромное пожелание
ветеринара. — Надеюсь, сумма для вас необременительная?
— Нет.
— Вот и отлично, — ветеринар подхватил мертвое
тельце кота. — Подъезжайте утром, девушка, я смогу сказать вам что-то
определенное.
— Спасибо…
Крошечный остров Пупия Саллюстия Муциана отделился от
материка моей жизни, чтобы навсегда исчезнуть в холодных водах Стикса. Я
расплакалась.
— Ну, слава богу, — сказал Владимир
Михайлович. — Хоть что-то вас задело.
…Я думала о Пупике все то время, пока с меня снимали
показания. Ваше имя и фамилия, девушка… Вы находились в доме по приглашению
хозяина? Да. В каких отношениях вы состояли? Мы близки… вернее, были близки… В
котором часу вы поднялись, чтобы переодеться? Не помню… Сколько времени вы
провели в спальне? Не знаю, может быть, что-то около сорока сорока — пяти
минут… Когда вы в последний раз видели Титова? Не помню… Где вы в последний раз
видели Титова? На лужайке, перед домом. О чем вы разговаривали с ним? Не помню…
Ничего не значащий разговор, самый обычный разговор… Нет, я не первой
обнаружила тело Титова, я обнаружила тело Титова вместе со всеми. Почему я
решила, что он в кабинете и что дверь нужно вскрывать? Потому что это была
единственная дверь в особняке, которая оказалась закрытой. Так, во всяком
случае, я поняла из действий телохранителя Титова. Вы находились в спальне? Да.
И не слышали ничего? Ведь кабинет находится прямо под ней. Нет, я абсолютно
ничего не слышала, в доме хорошая звукоизоляция…
О своем маленьком приключении в спальне я умолчала — это
выглядело бы торопливой попыткой сконструировать себе алиби.
Когда дознаватели выпустили меня из своих цепких лап, я постарела
сразу на несколько лет. Лавруха, которому подобный допрос с пристрастием не
грозил, принялся утешать меня.
— Ну, успокойся, старуха. Тебя никто ни в чем не
подозревает. Ты жива, а это главное…
— Я жива, а Пупика нет…
— Заведешь себе еще одного кота. Назовешь тем же
именем…
— О чем тебя спрашивали, Лавруха?
— О том же, о чем и всех. Где был, что пил, как здесь
оказался…
— И что ты сказал?
— Правду. Сказал, что коллега по работе любовницы
хозяина.
— Очень остроумно. А Херри-бой?
— Лопочет на английском и делает вид, что совсем не
понимает русского. Прямо как какой-нибудь негр на зачете по Кватроченто. Так
ничего они из него и не выдоили. Пришлось мне взять на себя функции переводчика
и сказать, что он крупнейший в мире специалист по творчеству Лукаса ван Остреа…
— А они?
— Спросили, кто такой Лукас ван Остреа.
— Понятно. Знаешь, Лавруха, перед тем как подняться, я
видела его.
— Кого? Своего женишка?
— Да нет, Херри-боя. Он торчал перед картиной, в
кабинете.
— Ну и что? Он же только за этим сюда и притащился.
Чтобы сказать последнее прости.
— Да, я понимаю…
Я сказала, что понимаю, хотя не понимала ничего. Херри-бой
просидел перед картиной гораздо больше времени, чем несчастный Титов, — и
ничего с ним не случилось. Ничего не случилось со мной, Лаврухой и Бергманом,
хотя именно мы находились в тесном контакте со “Всадниками”. От этих мыслей у
меня заломило в висках, и я сочла за лучшее отложить их на потом.
В четыре утра, когда все показания были сняты, а тело Титова
увезено в Питер для вскрытия, приехала Агнесса. Этой встречи я боялась больше
всего, и все же мне не удалось ее избежать. Очевидно, она уже была введена в
курс дела, поэтому сразу же дала мне пощечину.
— Убирайтесь из этого дома, убийца! — даже скорбь
ее была надменной.
— Послушайте, Агнесса Львовна… Но она не слышала меня.
Ее сын — единственный сын — сейчас находился в морге.
— Если окажется, что ты… Ты, дешевая шлюха, причастна к
этому… Хотя бы косвенно… Я упеку тебя на всю катушку. Я добьюсь этого…
— Мне жаль…
