— Это большая ошибка. Вы не понимаете…
— Когда вы улетаете, Херри? — спросила я.
— В следующую среду. Вы не могли бы познакомить меня с
покупателем?
— Мы даже не знаем, кто он, Херри.
— Да, конечно, — он совсем по-русски бросил окурок
в кадку и побрел к выходу.
— Жаль беднягу, — сказала я Лаврухе.
— Что делать… Все получает только победитель. То есть
мы. И новый владелец картины, естественно. Поехали в Зеленогорск, Кэт.
…Как и следовало ожидать, правильная Жека вовсе не разделяла
наших восторгов. Целый час мы сидели на покосившейся терраске Жекиной дачи,
стараясь убедить ее в том счастье, которое нам привалило.
— Как хотите, — Жека воинственно поджимала бледные
губы. — Но ни копейки из этой суммы я не возьму…
— Ты хотела сказать — ни цента… Это же доллары, Жека!
Целая куча долларов, — в очередной раз пробубнил Снегирь. — Ты
решаешь все свои проблемы до конца жизни. Ты и крестники. Живете припеваючи на
процент с капитала, Лавруху-младшего устраиваем в Итон, Катысу-младшую
устраиваем в Оксфорд…
— Нет. Это плохие деньги…
— Послушай! — Лавруха уже начал терять
терпение. — Мы никого не убили и не ограбили в темной подворотне. Мы
просто воспользовались шансом, вот и все.
— Они принесут беду, я это чувствую, — с тех пор,
как Быкадоров бросил Жеку, в ней, по ее утверждению, открылись экстрасенсорные
способности. — Давайте просто забудем о них, раз уж так все получилось.
Откажемся… У меня дети, и я хочу жить спокойно.
В концовке общей беседы я не участвовала. Переубедить в
чем-то упрямую Жеку было дохлым номером.
По террасе бродили сонные расплавленные тени, отяжелевшие от
зноя насекомые падали в чашки с шампанским, и где-то за деревьями вздыхал
залив. И меня вдруг пронзило чувство острой зависти к миру вокруг. Тени никогда
не лжесвидетельствовали, насекомые — не крали картин, выдохшееся шампанское
никогда не запугивало настоящего владельца доски, а заливу и в голову бы не
пришло выставить краденую вещь на аукцион. А мы с Лаврухой были мелкими
злодеями и портили природе всю ее отчетность.
— Жека! — по-прежнему канючил Снегирь. —
Подумай сама, Жека… Мать-одиночка с двумя детьми. Они же растут… А твой батик
не продается ни черта. И твоя акварель. А когда детки попросят у тебя компьютер
и золотые серьги в уши — вот тогда-то ты и наплачешься…
Почему Снегирю так важно было выпросить у несчастной Жеки
индульгенцию, я так до конца и не поняла.
— Даже если я буду подыхать от голода, я никогда не
воспользуюсь вашими погаными деньгами! — надменно заявила Жека.
— Ну-ну, — Лавруха отодвинул стул и
поднялся. — Идем, Кэт. Как видно, наша подруга страдает патологической
честностью. А это требует хирургического вмешательства.
Возле самой калитки он обернулся и заорал:
— Ты дура, Евгения!
А потом по очереди поцеловал вертевшихся под ногами двойняшек
и снова не удержался:
— Ваша мама — дура, дети. Идиотка. Так ей и передайте.
…Всю дорогу до Питера мы молчали: визит к Жеке оставил
тягостное впечатление, круговой поруки не получилось. Честная Жека была нашим
слабым местом, я никогда не подозревала в своей аморфной подруге такой
несгибаемости, такого железобетонного упрямства. И не могла понять, почему Жека
так противится деньгам. Ведь не убили же мы никого в самом деле. Разве что
подняли то, что плохо лежит. Девять человек из десяти поступили бы на нашем
месте точно так же. Пошла ты к черту, Жека!..
— Ты ведь тоже так думаешь? — наконец-то нарушил
молчание Лавруха, и я вздрогнула.
— Ты о чем?
— О Евгении. Ты ведь тоже думаешь — “пошла ты к черту,
Жека”!
— Читаешь мысли. Ладно, подождем немного. Лето скоро
кончится, грибов не будет и клюквы тоже. Никакого подножного корма. А когда ей
в очередной раз не дадут пособие на детей, сама к нам приползет.
— Будем надеяться, — Лавруха подвел черту под
нашими отношениями с Жекой, которые вдруг стали зыбкими и совсем не
правильными.
…Мы расстались в метро. Напутствуемая Снегирем (“ничего,
скоро будем в персональном бронепоезде раскатывать, старуха”), я перескочила на
свою ветку и спустя двадцать минут уже была на заплеванной, до боли родной
“Василеостровской”. Под ногами плавился асфальт, распаренные бомжи клянчили
пустые бутылки, шла бойкая торговля газетами, мороженым и шаурмой из
собачатины. И я вдруг подумала о том, что скоро расстанусь со всем этим.
Расстанусь без сожаления.
Расстанусь и найму себе телохранителя из нацменьшинств.
Такого же преданного и узкоглазого, как титовский Жаик. Еще более преданного и
узкоглазого. Мои будущие деньги к этому обязывают и это позволяют. Я буду
богатой сукой, я перевезу на Невский вывеску своей галереи, я смогу летать в Париж,
Лондон и Нью-Йорк на все престижные аукционы, я соберу команду профессионалов и
начну сдавать их напрокат всем желающим приобретать картины и вещи инкогнито…
— …Куда прешь, тварь! Глаза разуй! — облаяла меня
какая-то толстая бабища с авоськами.
Я открыла было рот, чтобы сладострастно огрызнуться, но
тотчас же закрыла его. Не стоит обращать внимание на такие мелочи, когда
впереди тебя ждут сияющие вершины.
Вершины стали еще более ослепительными, когда я увидела один
из титовских джипов, припаркованных возле моей парадной. Мальчик не соврал, он
увяз во мне и хочет видеть. Ну что ж, белая полоса продолжается.
Когда я приблизилась на расстояние контрольного выстрела в
голову, из джипа вышел Жаик и привычно обшарил меня глазами.
— Привет, — сказала я. — Термос привезли?
— Сколько вам нужно на сборы? — он даже не
удостоил меня ответом.
— На какие сборы?
— Вы знаете. Мне нужно отвезти вас к хозяину.
— А если я не соглашусь?
— Исключено, — его узкие глаза вспыхнули предупредительным
светом “Высокое напряжение”. — Будете разбираться с ним сами. Я только
выполняю приказ.
Шаг влево, шаг вправо — расстрел. Все понятно.
— Вы подниметесь со мной? — кротко спросила я.
— Да. Если это необходимо.
В сопровождении телохранителя я поднялась в квартиру.
Телохранитель, верный психологии предбанников, остался в коридоре, а я уселась
в кресло и обвела глазами комнату. Полированная стенка с хрусталем (память о
покойной бабушке), люстра, сработанная под маковки Кижей (память о покойной
тетке), три пейзажа (привет от Лаврухи) и гобелен с чайками, похожими на
отъевшихся уток (привет от Жеки).
И Пупик.
Пупик не обратил никакого внимания на титовского
телохранителя. Он вспрыгнул ко мне на руки и потерся спиной о мой подбородок.
