— Правда? — Титов озадачился. — А что тогда?
— Оттянуться по полной программе.
— Интересно, каким образом?
— Посмотрим.
За моей спиной маячил призрак “Всадников Апокалипсиса”, и я
была совсем не намерена оставлять хоть какие-то козыри в руках бензинового
короля. Я портила ему всю игру, я шла не с тех карт, ловчила и откровенно
подменяла масти. Стандартный план ухаживания рассыпался на глазах, и у Титова
не было времени, чтобы придумать новый. Если он окучивает меня, чтобы заполучить
“Всадников”, то ничего у него не получится.
Наконец все прилегающее (оно же простреливаемое)
пространство было изучено юрким азиатом, и мы забрались в “Мерседес”. Я никогда
не была ни валютной проституткой, ни бизнес-леди, и мой опыт ограничивался лишь
работягами-“Жигулями”, подержанным “Опель-Кадетом” да снегиревским “Москвичом”.
Только раз я прокатилась на “Шкоде” одного приятеля и посчитала это верхом
блаженства.
И вот теперь “Мерседес” представительского класса, шикарная
вещь, будет о чем рассказать Лаврухе и Пупику.
Совсем забыла, что через два дня я получу свои деньжата и
смогу купить такой же “Мерседес”. И небольшой особнячок в районе Крестовского
острова.
Я улыбнулась своим мыслям и Алексею Титову заодно.
…Ресторан назывался “Анаис”, и швейцар у входа распахнул
перед нами дверь с истинно французской галантностью.
— Ваша частная собственность? — небрежно спросила
я у Титова.
— Нет. Я не ужинаю в своем ресторане.
Достойный ответ. Алексей Алексеевич Титов, несмотря на свое
богатство, нравился мне все больше и больше. Да что там говорить, к концу
вечера я почувствовала легкое покалывание в пальцах. Первый признак
влюбленности. Он и сам почувствовал это.
— Ну что, — спросил он, поднимая бокал с
вином. — Больше не испытываете ко мне классовой ненависти?
— Счастливо излечилась.
В ресторане мы снова перешли на “вы”, это больше
соответствовало свечам, неспешной перемене блюд и интимному полумраку.
Он накрыл мою руку своей, и тут я вдруг подумала о до сих
пор не всплывавшем настоящем хозяине картины из деревни Лялицы.
Лялицы. Вот что было нашим с Лаврухой упущением. Мы пробили
все возможные каналы, пытаясь установить принадлежность картины, и не
позаботились только о друге Аркадия Аркадьевича Гольтмана. Он может возникнуть
в самый последний момент и предъявить права на картину. От этой мысли у меня
похолодел затылок.
— Что с вами, Катя? — встревоженно спросил Титов.
— Мне нужно позвонить.
— Так срочно? — ему явно не хотелось выпускать мою
руку.
— Один-единственный деловой звонок.
— В двенадцать часов ночи?
— Я же имею дело с богемой, — пора напомнить ему,
что, кроме всего прочего, я являюсь владелицей галереи.
Титов достал из кармана сотовый и протянул его мне.
— Нет. Мне не хотелось бы… Это конфиденциальный
разговор.
— По поводу картины? — неожиданно холодно спросил
Титов.
И сразу разонравился мне. Я была лишь средством, целью
оставались “Всадники Апокалипсиса”.
— Именно по поводу картины.
— Надеюсь, вы замолвите за меня словечко? — сразу
же сменив тактику и сладко улыбнувшись, спросил Титов.
Я положила локти на стол: классовая ненависть вспыхнула с
новой силой.
— Зубки не на Ломоносовском фарфоровом заводе
делали? — спросила я.
— Нет.
— Вот что, Алексей Алексеевич, давайте условимся. Если
вы так уж фанатично хотите обладать картиной, то роете не в том направлении.
Вряд ли я смогу вам пригодиться. Картина уже выставлена на аукцион. Я ничего не
могу сделать в обход хозяина. Теперь все решают только деньги.
— Сколько комиссионных вы должны получить в случае
продажи?
— Думаю, это не ваше дело.
— Я дам вдвое больше, если поможете мне заполучить ее.
"Заполучить” было очень точным словом. Титов не смыслил
в коллекционировании ни уха ни рыла, вряд ли он даже знал о наличии в истории
голландской живописи такого художника, как Лукас ван Остреа. А его треп о
миллионе долларов наличными был обыкновенным блефом: даже преуспевающему
бизнесмену не так просто вытащить из кармана (или из производства) такую сумму.
Но почему он так домогается “Всадников”?
— Говорят, что это створка триптиха, — он
внимательно посмотрел на меня. — Это правда?
— Допустим.
— А еще говорят, что женщина, изображенная на
ней, — копия вы. Это правда?
Я едва не упала со стула: из инстинкта самосохранения мы
делали упор на “Всадников”, по возможности замалчивая Деву Марию. Фотографии
картины нигде не публиковали а цельное представление о доске имели только
несколько специалистов-экспертов.
— Откуда вы знаете?
— Агентурные данные. Это правда, что вы похожи?
— Слухи сильно преувеличены. По лицу Титова пробежала
едва заметная тень разочарования.
— Зачем вам картина, Алексей? — спросила я. —
Вы ведь не коллекционер.
— Собираюсь им стать.
Ну конечно, в богатых домах это считается хорошим тоном.
— Знаете, что я вам посоветую? Если у вас так много
лишних денег, начните с Ван Гога. Семьдесят восемь миллионов за вариант
“Подсолнухов”, как вам?
— Никак, — честно признался Титов.
— Не любитель Ван Гога?
— Говорят, что это очень редкая вещь. Что этот художник
оставил после себя три картины. А эта — четвертая.
— Вы вообще когда-нибудь слыхали о Лукасе ван
Остреа? — Мой тон стал подозрительно похож на тон Херри-боя.
— В общих чертах.
Ничего ты не слышал вплоть до последнего благословенного
августа. Это и ежу понятно.
— Он не слишком ценится на рынке, — продолжала
запугивать я бензинового короля.
— А почему же за него так много просят?
— Редкая вещь. Ни одной из картин Остреа нет в частной
коллекции, — тут я снова вспомнила деревню Лялицы.
— Вот видите! Ни одной, — Титов удовлетворенно
откинулся на стуле.
Теперь я увидела его насквозь: печень, разъеденная циррозом
честолюбия; легкие, отягощенные кавернами амбиций; и сердце, качающее спесь по
венам. Ему необходимо обладать редкой вещью, чтобы утвердиться в собственных
глазах. И в глазах всех окружающих тоже. Представительский “Мерседес” есть у
каждого второго, любовница-фотомодель — у каждого первого, а вот картина,
которой никогда не было в частной коллекции… Я представила себе загородный дом
Титова — где-нибудь в освежеванном нуворишами Репине. Или Комарове. Он поставит
“Всадников” на каминную полку, между какими-нибудь породистыми пастухом и
пастушкой из фарфора. По средам “Всадников” будет протирать от пыли
домработница, а по пятницам Алексей Алексеевич Титов займется приемом
зарубежных деловых партнеров: “I hope you will fill at home with us”.
