Так что сейчас или никогда. Всадники Апокалипсиса будут мной
довольны.
Я загнала остатки совести в предназначенную для них клетку
(не очень-то они и сопротивлялись) и решила сыграть роль рыжей бестии до конца.
Мне потребовалось всего несколько минут, чтобы сосредоточиться. И все эти
несколько минут Гольтман беспомощно отползал от меня.
— Не стоит меня бояться, — нейтральным голосом
сказала я и засмеялась.
Непристойным в моем понимании смехом. Должно быть, он не
слишком отличался от смеха девушки на картине, и Гольтман затих.
— Чего ты хочешь? — пролепетал он. — Чего ты
хочешь от меня?
— Забудьте о картине. Забудьте и никогда о ней не
вспоминайте. Езжайте в свой Эссен, и никто вас не потревожит. Никто и никогда.
— Боже мой!..
— Не стоит призывать бога. Вы должны пообещать мне, что
никогда не вспомните о картине, иначе… Не стоит повторять участь дяди.
Гольтман сжался на полу. На секунду мне стало жалко его, но
в конце концов он сам виноват в этом балагане, он сам предложил мне правила
игры.
— Вы обещаете?
— Да, да, да…
Я склонилась над ним — запах магнезии и валерьянки усилился.
До чего же просто его запугать!.. Гораздо сложнее поставить последнюю точку.
Нужно сначала найти ее.
И я нашла.
Я поцеловала Гольтмана в пергаментный, покрытый испариной
лоб — поцеловала со всей страстью и всем бесстыдством, на которые была
способна. Иосиф Семенович почти не дышал, на какую-то страшную секунду мне
показалось, что он отдал богу душу.
Нет, он все-таки жив, хотя и находится в полуобморочном
состоянии. А мне нужно убираться отсюда, иначе он придет в себя.
Собрав со стола бумаги, я прошла к двери и закрыла ее за
собой.
* * *
Чтобы прийти в себя, мне пришлось выпить коньяку: все в том
же бистро. Это помогло, но лишь на несколько минут. От последней сцены остался
осадок, который ни в каком коньяке не утопить. Я закрыла глаза и принялась
ждать, когда мой рассудок справится со всем и, самое главное — примирится.
Ждать пришлось недолго. Сначала я находила ситуацию чудовищной, потом, омытая
еще одной порцией коньяка, она стала казаться мне забавной. Я просто приняла
подачу, вытащила почти безнадежный мяч, — медаль мне за это!
В конце концов, ничего страшного не произошло: младший
Гольтман увидел во мне только то, что хотел увидеть, а я не стала его
разубеждать. Если он хочет видеть во мне материализовавшегося демона — на
здоровье. Нельзя мешать людям верить во что-то. Главное достигнуто: картина
принадлежит нам.
Я ни секунды не сомневалась, что Гольтман никому не
расскажет о случившемся, что он уедет в свой Эссен и постарается забыть обо
всем. И никогда к этому не возвращаться. Я не верила в мистическую способность
картины убивать. Я сама столько времени находилась рядом с ней — и ничего не
произошло.
Или картина действует только на мужчин?
Но и Лавруха жив-здоров, и Ванька Бергман, который вообще не
вылезает из азиатского гриппа… Так что выкинь все дурные мысли из головы, Кэт.
Тебе предстоит большая работа….
— Не помешаю? — услышала я над своей головой
вкрадчивый голос.
За последнее время он так меня измучил и так въелся во все
поры кожи, что я узнала бы его и со спины.
— Как вы можете помешать? Присаживайтесь, капитан.
И проклятый капитан опустился на стул рядом со мной. Мне
сразу же захотелось надраться, как только я увидела его дурацкий ежик и
дурацкий твидовый пиджак.
— Вам взять что-нибудь? — спросил он.
— Кофе. Вы же хотели выпить со мной кофе…
Пока Марич ходил за кофе, я успела собраться с мыслями.
Отрицать, что я пасу здесь Гольтмана, бессмысленно, следовательно, нужно
сказать правду. Я пыталась поговорить с ним о некоторых картинах, но он не стал
меня слушать. Сейчас я ввяжусь в разговор, а там посмотрим.
Марич уселся за стол и принялся размешивать ложечкой сахар.
— Я же говорил вам, что мы еще увидимся, —
приветливо начал он.
— Нисколько в этом не сомневалась.
— Вам тоже нравится Павловск?
— Я без ума от Павловска. Люблю приезжать сюда. Здесь
дивный парк.
— И дивные коллекционеры, — ввернул
капитан. — Что вы здесь делаете, Екатерина Мстиславовна?
— Навещала одного дивного коллекционера.
— Удачно?
— Не совсем.
— Что такое? — Марич посмотрел на меня с деланным
сочувствием.
— Вы меня заинтриговали. И мне захотелось самой
взглянуть на коллекцию. Я ведь владелица галереи, узнала, что Гольтман уезжает
из страны, кое-что распродает.
— А вы решили купить это кое-что? — Он не верил ни
одному моему слову, это было видно.
— Вряд ли я располагаю такими суммами. Спортивный
интерес, не более. У вас есть новости о похищенных вещах?
— Вы прекрасно знаете, что нет, — с нажимом
произнес Марич. Он по-прежнему меня подозревал.
— Не знаю. Но надеюсь, что ваш героизм и
самоотверженность рано или поздно принесут плоды. И вещи вернутся к хозяину.
Марич промолчал и сосредоточился на кофе.
— Как вы нашли наследника? — спросил он через
минуту.
— Забавный тип, — я старалась не грешить против
истины. — Типичный книжный черв… человек не от мира сего. К сожалению, он
неважно себя чувствовал, так что визит пришлось скомкать. А вы тоже собрались
его навестить?
— Собирался, но раз вы утверждаете, что он неважно себя
чувствует… Боюсь, что посещение придется отложить. Не хотите покататься на
лодке, Екатерина Мстиславовна? В парке выдают лодки напрокат.
— И за этим вы притащились из Питера? Чтобы прокатить
меня на лодке?
— Почему бы и нет? Мне бы хотелось узнать вас поближе.
Конечно, тебе хочется узнать меня поближе, чтобы при первом
же удобном случае защелкнуть наручники и зачитать права.
— Думаю, я вас разочарую. Я боюсь воды.
— Жаль. Зачем вы ездили к Гольтману? — он так
резко изменил тон, что я даже вздрогнула.
— Я же сказала….
— Вы думаете, я вам поверю?
— Зато какая непаханая целина версий! — я решила
вести себя по-хамски.
— Ну, хорошо. В конце концов узнать это не составит
труда.
Капитан поднялся и направился к дому Гольтмана.
Я совершенно спокойно осталась сидеть на месте: святая
простота, да и только. Даже если Гольтман впустит его и начнет лепетать об
ожившей картине, Марич просто-напросто ему не поверит. Но ведь Гольтман сам
сказал мне, что боялся выглядеть сумасшедшим в глазах следствия… И потом — он
не указал картину в списке украденного.
