— Они не опасны, Кэт… Пока не опасны… Но стоит только
смешать их в определенных пропорциях и приготовить экстракт… Я убил на это
четыре года. Я добивался разных эффектов. А потом в десятки раз увеличивал дозы
компонентов…
Так вот чем занимался Снегирь в своей мастерской, когда не
писал обнаженку, сухие цветы и зимние пейзажи… Так вот откуда эти постоянные
мертволицые латиносы… Я сжала спинку кресла так, что побелели костяшки пальцев.
— Ты боишься? — ласково спросил Снегирь. — Ты
все еще готова идти до конца, Кэт?
— Конечно, — я поборола тошноту и позволила себе
улыбнуться Лаврухе.
— Этот старый хрыч, Аркадий Аркадьевич Гольтман,
пригласил меня в феврале. Ванькина наводка, он обожает прикидываться экспертом.
Ванька тогда был занят, поэтому поехал я. И сразу понял, что ей цены нет, этой
картине. Ты ведь тоже поняла это, когда увидела ее. Тогда я не знал еще, что
это Лукас Устрица, я только потом догадался об этом. Когда увидел заколку на
плаще Девы Марии. Старику не повезло: он был специалистом по барокко и ни черта
не смыслил в Северном Возрождении… Я прокололся только один раз — если,
конечно, не считать Жеки… Я ляпнул старику, что это никак не меньше
пятнадцатого века. Старик страшно загорелся — уж больно хороша была Мария… Ты —
ты! — была хороша… Так вот, он сказал, что сейчас в Питере на каком-то там
симпозиуме должен быть один голландец, специалист по пятнадцатому веку.
Херри-бой, кто же еще… Наш пострел везде поспел.
Херри-бой! Так вот почему в его паспорте стояла февральская
виза… Какая же я дура, черт возьми! Херри-бой был самым безобидным персонажем
во всей этой истории, а я умудрилась навешать на него всех собак…
— Можешь себе представить, если бы этот хмырь увидел
Деву Марию? Плакала бы моя доска…
— И ты сделал это.
— Точно. Я опробовал свой экстракт. Умная девочка. Доза
была не смертельной, но старику хватило… У него было слабое сердце.
— Но почему…
— Почему он так прикипел к картине? Это же не просто
быстро разлагающийся на свету яд. Он вызывает очень сильные
галлюцинации. — Снегирь осклабился. — Эротического характера. Вот
так-то, душа моя. Никаких порнокассет не надо.
— И что же ты сделал?
— Ничего. Просто принес с собой небольшую бутылочку. И
смазал ею некоторые участки картины. Я бы сказал — интимные. Об эффекте тебе
красочно поведал племянничек. А ты потом — мне, как соучастнику. Продолжать?
— Конечно, — я облизнула пересохшие губы.
— Потом наш друг Быкадоров. Это только вы, две
влюбленные дуры, не знали, чем он занимается. А мы поняли друг друга, как
только раздавили первую бутылку водки. А потом я написал его портрет, перед
которым ты просиживала часами…
— Так это ты навел Быкадорова на коллекцию?
— Твой покорный слуга, — Снегирь тряхнул головой и
щелкнул каблуками. — Он и раньше выполнял кое-какие заказы для меня. Вор
он был от бога, что и говорить… А потом мы с Ванькой Бергманом…
— И Ванька?
— Нет, что ты… Честнейший человек, не чета нам с тобой.
Он не знал ничего. Просто реставрировал кое-какие доски. Вот и все. Быкадоров
эту картину подмел. И принес ее мне в зубах. Больше ничего меня не
интересовало.
— И вы встретились у Жеки, которая сидела за городом?
— Ну, не к тебе же было его везти. Ты-то всегда дома.
При галерее. А я вообще числился в Псковской области, если ты помнишь…
— Помню.
— А мне, грешному, очень хотелось посмотреть, как
действует моя настоечка на здоровую мужскую особь. Кое-что подправил, кое-что
прибавил. Травы злого Христа на пару унций больше, травы Тлальтекутли на пару
унций меньше. Что из этого получилось, ты видела сама.
— Такты…
— Ну да, я смазывал поверхность картины. Эффект как от
эфира или эфирных масел, только площадь охвата гораздо более широкая.
— Я не почувствовала никакого запаха…
— Это же ацтеки, Кэт. Мистическая культура, древние рецепты.
Все выветривается в течение десяти минут максимум. И концов не найдешь. Кстати,
если бы эти лохи догадались провести экспертизу…
— То что? — От признаний Лаврухи у меня кружилась
голова.
— То ничего бы не нашли. Сечешь поляну? Абсолютное
оружие.
— А одежда? Почему он был без одежды?
— Сам сбросил. Я же говорю, в основе — голый эротизм.
Плюс колоссальная нагрузка на сердце. Плюс боязнь открытых пространств… Забыл,
как называется…
— Агорафобия, — загробным голосом подсказала я.
— Точно. Целый букет. Я перед тем, как уйти, одежду
подобрал. Думал, пивка попью и через полчаса вернусь. Взгляну на дело рук
своих. Так нет же, Жеке приспичило вернуться с дачи во внеурочный час. Сидела
же до этого безвылазно… Чуть в дверях не столкнулись…
Теперь мне стало ясно, почему картина исчезла с чердака,
куда спрятал ее мнительный Иосиф Семенович. Ее нашли, потому что ее искали.
Нет, не так: ее нашли, потому что искали именно ее…
— …Потом ты прикатила. Я даже не думал, что мне так с
тобой повезет.
— Конечно, Снегирь. Я же сука. Я всегда хотела
разбогатеть, а не сидеть во вшивой галерее и периодически выставлять вшивых
художников.
— Не дразни меня, Кэт, — снова повторил Снегирь.
— Но зачем ты убил его, Снегирь?
— Видишь ли, твой хахаль Быкадоров был совсем не глуп.
Он несколько лет работал с антиквариатом и частными коллекциями. Он сразу же
определил реальную стоимость картины. Начались склоки из-за доли. Он не
понимал, что эту картину нельзя так просто реализовать: ни у нас, ни за
рубежом. И потом, уж слишком он был своенравен…
Это точно, Снегирь.
— Сидел у кое-кого бельмом в глазу. Ты меня понимаешь,
Кэт? Ты же сама от него пострадала…
— А Титов? Зачем ты убил Титова? Мы же получили деньги
за картину. Сумасшедшую сумму… Чего ты этим добивался?
— Денег никогда не бывает много, правда, Кэт?
А когда он купил картину, а потом еще и ты пристроилась к
нему на правах сестры-близнеца девушки с портрета… Вот это была настоящая
удача, Кэт! Вот это был фарт! Я уже давно пас его. Независимо от картины…
— Ты?! Пас?
— Ну да. Я ведь не только работал с Быкадоровым… Но и
выполнял поручения… м-м… солидных людей. Деликатного свойства.
— В морду эфиром?
— Не утрируй, Кэт. Словом, мне намекнули…
— Чтобы ты убрал его.
— Скажем так, подсадил его сердчишко. К нему было не
подобраться. Два покушения — и все псу под хвост.
— У него был профессиональный телохранитель, — я
вспомнила Жаика и запоздало попросила у него прощения.
