— Вы слышите меня, Катя?
Мать твою… В бога, в душу, в рроба, в Исаакиевский собор и
Музей артиллерии… Мать твою, это был чертов Марич!
— Прекрасно слышу, — осипшим голосом сказала я.
Стараясь сохранить остатки достоинства, я вылезла из машины.
— Странный у вас маршрут какой-то, Катерина
Мстиславовна… — Марич галантно поддержал меня под руку.
— Вы думаете?..
Я развернулась и изо всех сил влепила ему пощечину. Я
вложила в эту пощечину все свои страхи, и она получилась довольно внушительной.
Голова Марича дернулась, но он выстоял.
— Какого черта, капитан?! Так же можно ума лишиться…
Пасете меня, да еще таким подлым образом.
— Я вас напугал? — в голосе капитана послышалось
легкое удовлетворение.
— Нет. Доставили массу приятных минут. Как вы оказались
на набережной?
— Вы хотите спросить, как я оказался у спортивной
школы?..
Ай да Марич, мой вечерний звонок он воспринял как
руководство к действию. Но как он узнал, что сегодня вечером я отправлюсь
именно туда?
— Как вы узнали, что я там буду?
— Вы же сами сказали, чтобы я присмотрел за “Школой
телохранителей” и ее преподавателем Жаиком На-зыркуловым. Я навел кое-какие
справки…
— В десять часов вечера?
— Наше ведомство работает круглосуточно.
— На результатах это не сказывается…
— Не сердитесь, Катя, я просто хотел вас подстраховать.
Тренировка у него заканчивалась в двенадцать, и я подумал, что вы наверняка
будете ждать его. Не ошибся, как видите… Все в порядке? Вы выяснили то, что
хотели?
— Да.
— О результатах я, конечно, не спрашиваю, хотя нарушаю
при этом сразу несколько статей Уголовного кодекса… Это… Это как-то связано с
гибелью вашей подруги?
"И то, и не то”, — сказала бы Ларфа.
— Какое это имеет значение?
— Никакого. Но среди знакомых вашей подруги Жаик
Назыркулов не числится… Следственная группа достаточно серьезно проверяла все
ее связи.
— Эх вы, сыщик! — в сердцах бросила я.
— Я не веду дело вашей подруги, — напомнил мне
Марич.
— Слава богу…
— Вот что, Катя… Раз мы оба не спим… Может быть,
посетим то кафе, которое так вам нравится?
Я еще не пришла в себя после визита в “Иргиз”, а капитан уже
приглашает меня в другое кафе… Марич заметил, что я восприняла это предложение
без особого энтузиазма, и решил подкрепить инициативу.
— Я хотел сказать, что вы можете всегда на меня
положиться, Катя.
Мне показалось, что он сейчас возьмет под козырек.
— Видите ли… У меня дома дети, капитан. Они одни. Я
сейчас поднимусь, посмотрю, как там они. И…
— И?
— Там видно будет.
…Капитан остался ждать меня у подъезда, а я побрела на свой
шестой этаж. Все двенадцать лестничных пролетов я думала о Мариче. Злость на
него прошла: в конце концов, он вовсе не был обязан лететь на другой конец
Питера, чтобы подстраховать меня. Но он сделал это, и не только из
профессиональных соображений. Тогда из-за чего? Что он хочет знать обо мне? В
чем уличить? Не зря последнее время он кружит поблизости. Он ближе всех
подобрался к нам с Лаврухой, и с ним нужно держать ухо востро. Если в деле с
картиной мы были противниками, то теперь он может стать союзником. Он может
помочь мне. Одна я не справлюсь: ни с Жаиком, ни с тем, кто, возможно, стоит за
ним. Еще посмотрим, кому нужно держаться подальше и не болтать.
…Дети спали. Днем они не слишком-то ладили друг с другом, но
ночь расставляла все на свои места: Катька-младшая крепко держалась во сне за
руку брата, а он покровительственно обнимал ее за шею. Они одни на целом свете,
и никого рядом. Я — не в счет, я лишь временное явление в их жизни… И вдруг я почувствовала
неожиданный прилив ревности. И мне захотелось, чтобы Катька так же держалась за
мою руку во сне, а Лавруха-младший так же покровительственно обнимал меня за
шею…
Ты воровка, Катерина Мстиславовна. Сначала ты украла
картину. Теперь ты хочешь украсть любовь этих детей. Не приложив к этому
никаких усилий. Жека никогда бы так не поступила… Не слишком утешительные
мысли. Зато честные.
Я подоткнула малышам одеяла и тихонько выскользнула из
квартиры. Марич все так же терпеливо ждал меня у подъезда.
— Вы будете пить, капитан?
— А что?
— Вопрос в том, на чьей машине мы поедем. Я собираюсь
напиться, так что придется добираться до “Пирата” на вашей.
— Знаете что? Мы пойдем пешком, это ведь не так далеко.
Я тоже собираюсь напиться. На пару с вами. На брудершафт…
Я загнала “Фольксваген” во двор, от греха подальше: если со
снегиревской драгоценностью что-нибудь случится, легким испугом я не отделаюсь.
* * *
В аквариуме на окне по-прежнему плавали резиновая ящерица и
сомнительного качества морские звезды, посетителей в два часа ночи было совсем
немного, и я потащила капитана за свой любимый столик с видом на угол Пятой
линии и Малого. Верхний свет был приглушен, горели лишь маленькие свечи в
круглых колбах.
— С чего начнем напиваться? — подмигнул мне
капитан.
— С водки. Самой дорогой.
— Тогда, может быть, коньяк?
— Водка. Только водка. Пускай мозги стекленеют, они это
заслужили.
— А чем будем закусывать?
— На ваше усмотрение, капитан. Я лично пришла сюда
пить, а не закусывать.
Марич оказался добропорядочным и почти лишенным пороков
гражданином. К пятистам граммам водки он заказал целый поднос бутербродов.
Я подняла узкую стопку и посмотрела на капитана.
— За что будем пить? — с готовностью спросил он.
— За меня, конечно.
Мы выпили за меня, потом за него, потом за процветание моей
галереи, потом за его повышение по службе и стажировку в какой-нибудь из
цивилизованных стран Запада. Потом за пятнадцатый век и за конец двадцатого,
потом капитан побежал за очередным графином, а когда вернулся — показался мне
милым молодым человеком, в которого вполне может влюбиться милая владелица
картинной галереи с большим будущим.
Разговора о Жеке мы избегали, но водочной волной меня
прибило к острову, на котором остался Херри-бой. Все началось с невинного
вопроса Марича о Голландии, и устоять я не смогла. Я рассказала ему о
центральной части триптиха и о фотографиях, которые нащелкал Херри-бой. И о его
безумной вере в свою миссию и мое предназначение.
— И вы так похожи на Деву Марию, Катя? — спросил у
меня капитан.
