Прием был назначен на семь вечера. К половине седьмого стали подтягиваться первые гости. Герлинда, заменившая туалет и появившаяся в узком, черном платье, которое обтягивало ее стройную фигуру, как перчатка, встречала гостей. Шею и руки она украсила редчайшими черными жемчугами. Тетя Герли выглядела счастливой и удивительно моложавой.
Катя находилась около тетки, знакомилась с ее старинными подругами (две даже специально прилетели из Америки), их мужьями, парой гамбургских сенаторов, несколькими знаменитыми в былые годы актерами и актрисами. Появился и Карл-Хайнц с Юргеном. Старший Людеке поцеловал имениннице руку и преподнес подарок — кулон в виде золотой рыбки с бриллиантовой чешуей.
Катерина чувствовала себя неловко. Был бы здесь Вадим, тогда бы она так не робела. А то столько народу, все знаменитые и влиятельные, и все глазеют на Катю, за ее спиной обсуждают новую племянницу Герлинды и ее поразительное сходство с Евой.
Появилась и Ева. Она была в алом платье и без единого украшения. Ева походила на экзотический и хищный цветок, орхидею, питающуюся доверчивыми мушками. Подавали напитки, затем презентовали огромный торт с восемьюдесятью четырьмя свечами, которые Герлинда, Ева и Катя вместе задували несколько минут. Катя разговорилась сначала с одним из гамбургских политиков, затем с его женой и, наконец, со старинной приятельницей тети Герли из Нью-Йорка. Все были очень любезны с Катей и восхищались ее немецким и сходством с сестрой.
Ева на минуту исчезла. Она пошла на кухню якобы дня того, чтобы проконтролировать, все ли в порядке. Раньше этим занималась Кристина, но теперь, когда она умерла… Бокалы с коллекционным шампанским уже стояли на подносах и ждали, когда их велят нести в Рубиновый зал. Тетя Герли хотела произнести тост. Для этого и открыли несколько бутылок «Дом Периньон» урожая 1920 года — года рождения самой Герлинды. На кухне командовал шеф-повар Сандро, на Еву никто не обращал внимания. Она увидела особый бокал из темно-синего богемского хрусталя. Тетя Герли пьет всегда из него. Ева ловким движением наполнила пипетку ядом ив пузырька, капнула несколько раз в бокал с шампанским. В этот раз все будет, как задумано. Пипетку Ева снова спрятала, она ей еще пригодится.
И вот Герлинда сказала:
— Мои дорогие друзья! Я очень вам благодарна за ваше внимание ко мне, старой особе. Поэтому разрешите мне выпить за всех вас. За то, чтобы у вас все было в порядке. И за моих чудесных девочек — Еву и Катю.
Внесли коллекционное шампанское. Ева, стоявшая около Юргена, видела, как Герлинда взяла темно-синий бокал с отравой. Кажется, судьба сегодня на Евиной стороне. Тетя Герли, я вас люблю, но пробил и ваш последний час. Ade, ade, ade…
[14]
Ван Райк пригубила из бокала шампанское, все остальные последовали ее примеру. Ева с облегчением улыбнулась. Все прошло как нужно. Правда, тете Герлинде следует отпить для верности еще немного. Ага, она, беседуя с кем-то из гостей, снова делает глоток шампанского. Ну слава богу…
— Милый Юрген, — произнесла Ева, беря под руку сына миллиардера. — Я так по тебе скучала, если бы ты только знал. Пошли в сад, хочу остаться с тобой наедине! Я тебя так люблю!
Они удалились. Катя продолжала вести светскую беседу. Ну вот, еще один тип с вопросами. Всем чрезвычайно интересно, как это она жила в России и ничего не знала о своем происхождении. А тетя Герли, кажется, рада всему происходящему… Тут Катя заметила, что та побледнела, на лбу выступили капельки пота. Наверняка празднование дня рождения утомило ее. Тетка всегда была выносливой, но все же не следует забывать о ее почтенном возрасте.
— Тетя Герли, вам нехорошо? — спросила Катя, подходя к Герлинде, которая, как ей показалось, покачнулась. И Евы нет рядом!
— Нет, моя милая, все в полном порядке, — сказала, проводя рукой по лицу, Герлинда. — Мне на секунду стало дурно, голова закружилась… Но все уже прошло.
— Может быть, вам стоит прилечь? — участливо сказала Катерина, но Герлинда отвергла это предложение: — Я не могу оставить гостей одних. Нет, нет, Катя, все в полном порядке, я уже чувствую себя нормально. И разреши представить тебя моей старинной подруге, госпоже Алисии Фокс из Нью-Йорка…
Кате пришлось снова включиться в разговор, причем на этот раз мобилизовать свои знания английского. Алисия почти не говорила по-немецки, она знала Герлинду еще со времен Второй мировой.
— Ваша тетя — чудесная женщина, — говорила гостья. Катя кивала головой, улыбалась и одновременно следила взглядом за тетей Герли. Та, как ей показалось, пошатнулась, но один из мужчин галантно подал ей руку. Ей же на самом деле плохо! А ни она сама, ни кто-то другой этого не замечают! И тетя Герли ни за что не позволит уговорить себя покинуть Рубиновый зал и прилечь! Ведь этот прием — такое напряжение!
Катя слушала и поддакивала, и вдруг разом все изменилось. Тетя Герли, которая разговаривала с гамбургской сенаторшей по делам культуры и знаменитым оперным певцом из Вены, внезапно выронила бокал из темно-синего стекла, который держала в руках. Бокал полетел на ковер, ножка его треснула, он разлетелся вдребезги. Все в мгновение ока стихли, все взгляды были направлены на Герлинду. Дальнейшее происходило одновременно быстро и чрезвычайно медленно, как будто кто-то показывал гостям замедленную съемку. Тетя Герли схватилась за горло, она что-то прошептала, затем произнесла срывающимся голосом:
— Мне трудно дышать… Боже мой, у меня все так и горит… Я умираю!
Затем ее руки судорожно рванули бесценное ожерелье, черные жемчужины посыпались на пол с мерным страшным стуком. Герлинда сделала несколько шагов назад, покачнулась. К ней бросились певец и сенаторша, которые хотели ее поддержать, но не успели, и Герлинда со стоном упала на ковер.
Все оцепенели, но только на мгновение, которое, казалось, тянулось целую вечность. Гости ожили, подбежали к Герлинде, Катя бросилась к тетке. Та лежала на ковре, ее тело сотрясали судороги. Кто-то, достав мобильный, уже вызывал бригаду неотложной помощи. Среди гостей оказался врач, знаменитый пластический хирург. Он склонился над Герлиндой. Катя с ужасом смотрела на страдания тети. Боже мой, да что же это такое!
— Сердечный приступ… — говорили вокруг, Катя чувствовала, что сейчас заплачет. Лицо тети Герли посинело. Неужели… Неужели это конец? Смерть в день своего рождения! Может быть, доктору удастся спасти Герлинду? Но судя по тому, как тот качает головой, его усилия не помогают.
Внезапно Герлинда что-то крикнула — и стихла. Врач стал немедленно делать ей непрямой массаж сердца, гости заохали. Появилась и ничего не понимающая Ева, бледная, взволнованная.
— Катрин, что произошло? — спросила она. Катя ничего не ответила. Она смотрела на Герлинду, лежавшую на ковре. Надежды нет. Она видела, что все реанимационные меры не дают положительного эффекта.
— К сожалению… госпожа Ван Райк скончалась, — сказал врач, поднимаясь с колен. — Уже прошло почти десять минут с момента остановки сердца, мне не удается возобновить работу сердца. Так что все остальные действия бессмысленны, уже начинается смерть мозга… Она умерла, примите мои самые искренние соболезнования.
