— …И я понял, что так больше продолжаться не может, — чеканным монотонным голосом, не глядя в камеру, говорил Селуянов. — Поэтому принял решение перебраться на Запад. Я устал от постоянной лжи, муштры и притеснения моих конституционных свобод…
— Ишь, как запел, — произнес Александр Ипатов. — Конституционные свободы, муштра… Впрочем, они там говорят не то, что думают, а что им прикажут. Наверное, так и велели: или рассказываешь об ужасной жизни в ГДР, или мы тебя обратно вышлем. Ты же не немец, а советский гражданин, зачем нам лишняя головная боль от стычек с Москвой.
Дарья присмотрелась. Левая рука у Егора Селуянова была забинтована. Он продолжал рассказывать (а его слова тотчас переводились на немецкий язык) о том, как звери-пограничники пытались расстрелять его, а также женщину с малолетним ребенком.
— Ну, теперь он точно получит немецкое гражданство, — со скрытой завистью произнес Ипатов. — Что ж, ему повезло, Даша. Может, и нам рвануть?
— Ты что такое говоришь? — всполошилась Ипатова. — Сашка, опомнись, они же теперь охрану границы усилят, всех трясти начнут. И у нас ребенок, ты что, забыл…
— Да пошутил я, успокойся ты, — миролюбиво ответил Александр. — Никуда мы не денемся. И у тебя, и у меня в Союзе родственников полно. Так что останемся, как Егор говорит, заложниками тоталитарной системы и винтиками в машине уничтожения. Эх!
Он переключил на другой канал. Дарья продолжила глажку. Мысли ее вертелись вокруг побега Селуянова и Ютты. Что ж, она бежала. Но с другой стороны, это и хорошо. Ютта — единственная, кто знает об их тайне. И теперь она далеко, в другой стране, в другом мире. Они никогда больше не встретятся. Никогда! И все останется так, как сейчас. Значит, нужно бога благодарить, что все так получилось. Потому что прошло бы еще несколько лет, и люди начали бы задавать вопросы. А теперь… Теперь она спокойна. И пусть у Ютты и ее дочери все будет в порядке. Пусть живут на Западе.
Закончив гладить, Дарья прошла в темную спальню, где спала ее дочь Катя. Женщина присела около кроватки, погладила русые волосы дочери, отчего-то ей захотелось всплакнуть. Нет, нужно держать себя в руках. Главное, чтобы Саша никогда ничего не узнал. Он не догадается, она все великолепно продумала. И Ютта, единственный человек, который мог бы ее выдать, теперь ушла из их жизни.
Ипатова с нежностью поцеловала спящую девочку, вышла из комнаты и прикрыла плотно дверь. Ее ждала гора грязного белья, которое нужно выстирать. Вот она, семейная жизнь. Но ведь всего этого могло бы и не быть… Могло бы — но оно у нее есть!
Теперь нужно поскорее забыть о том, что произошло три года назад. Все это несущественно, вместе с Юттой исчез из Дашиной жизни страх. Она уже не боится, что кто-то мог узнать и сказать. Все прошло, все прошло…
ВОЛГОГРАД, РОССИЯ, ФЕВРАЛЬ 2002 ГОДА
Катя Ипатова натужно улыбнулась и попыталась в который раз убрать назойливую руку Германа Петровича со своей коленки. Однако ее кавалер, плотный и высокий мужчина лет сорока пяти, коротко постриженный, с бобриком серебристых седых волос, не желал понимать отказа. Герман Петрович Варавва привык получать то, что хотел. Причем — всегда. А сейчас он хотел одного — заполучить Катю Ипатову.
— Катюша, может, тебе еще вина? — спросил Герман Петрович и, не дожидаясь ответа, щелкнул пальцами, унизанными массивными золотыми перстнями. Появился вышколенный официант, который с приклеенной к лицу улыбкой был готов исполнить любой каприз гостя.
— Так, давай мне еще сто пятьдесят водочки, а девчонке коктейльчик, — барским тоном распорядился Варавва.
— Но, Герман Петрович, я больше не хочу, — попыталась воспротивиться Катя, но кавалер и не слушал ее возражений. Он привык к тому, что ему все и всегда подчиняются. И зачем она вообще согласилась пойти вместе с Вараввой в самый шикарный ресторан города?! Наверное, просто надеялась, что после совместного ужина тот отстанет от нее. Но нет, эта встреча в ресторане была для Германа Петровича прелюдией. Он явно рассчитывал на то, что Катя проникнется к нему симпатией, и за этим вечером последует еще много чего занятного и интересного…
— И мороженое ваше, разноцветное, с ликером, — приказывал Герман Петрович официанту. — Девчонке моей понравилось. Ведь так, Катюша?
И его потная рука снова очутилась у нее на коленке. Катерина не пожалела, что надела длинное платье, хотя Герман Петрович настоятельно просил ее облачиться во что-нибудь покороче. Девушка ощутила, что ее силы на исходе. Она просто даст этому наглецу пощечину — и что тогда?
— Извините, я сейчас вернусь, — сказала Катя и, поднявшись, буквально выбежала из зеркального зала ресторана. Она кинулась в туалетную комнату, склонилась над мраморной раковиной, пустила сильную струю воды, вздохнула. Затем посмотрела на себя в зеркало.
— Итак, Катерина, что тебе делать? — спросила Ипатова у своего отражения. Затем задала тот же вопрос по-немецки: — Was nun tun, Katharina?
На нее смотрела удивительно красивая блондинка с темно-синими, как норвежские фьорды, глазами и великолепной точеной фигурой. «Кто сказал, что красота помогает? Была бы как Светка Храповалова, Герман Петрович никогда бы на меня внимания не обратил. Он же у нас гурман, ему манекенщиц подавай. А на простых смертных он и внимания не обращает».
Она усмехнулась, вспомнив свою подружку и сокурсницу Светку. Будучи полной, та вечно сидела на диетах, чтобы скинуть лишние пятнадцать-двадцать килограммов, однако это у нее никак не получалось. Светка определенно вцепилась бы обеими руками, всеми десятью пальцами с алыми накладными ногтями в Германа Петровича Варавву. Еще бы, такая партия! Ну и что из того, что ему под пятьдесят. Ничего, мужик в самом соку! Ну и пусть он женат, и Катя училась в одном классе вместе с его младшим сыном! Фи, моя милая, это же предрассудки! Сейчас самая «фишка» быть метрессой! Это слово Светка обнаружила в каком-то историческом любовном романе и теперь щеголяла им. Ну, подумаешь, разведется с женой. Или будешь за его счет жить. Купит тебе квартиру в самом центре города, машину, оденет «в фирму» с ног до головы, устроит на высокооплачиваемую работу в крутую фирму. Или вообще работать не понадобится, будешь ходить по салонам и бутикам, отдыхать вместе с ним за границей. Вот жизнь!
Светка определенно понимала толк в такой жизни, но Кате претило быть содержанкой или даже законной женой Германа Петровича. Впрочем, он явно не собирался расставаться со своей супругой. И еще одно «но»…
— Он тебе не нравится? — фыркала Светка Храповалова. — Ты его не любишь? Да что ты говоришь, Катерина, откуда в твоей головке такие глупые мысли? Кто сказал, что ты должна его любить? Он мужик влиятельный, богатый. Я бы такого ни за что от себя не отпустила! А он сам вокруг тебя увивается. Дурочка, какая же ты дурочка! Или думаешь, что вечно будешь в своем замызганном универе работать? В аспирантуру пойдешь, карьеру начнешь делать, доцентом к пятому десятку станешь? И вся твоя красота к тому времени испарится без следа.
Светка считала, что понимает толк в современной жизни. Храповалова знала — ей требуется обеспеченный супруг, желательно с зарубежным паспортом. Поэтому она и знакомилась с иностранцами по Интернету, крутила роман сразу с несколькими одновременно и все пыталась выяснить, кто же из них богаче. Катя никогда не осуждала Светку, да и кто она такая, чтобы осуждать? Светка живет с матерью-продавщицей и двумя младшими братьями, отец их бросил, денег в семье вечно не хватает. А Свете так хочется и новомодные джинсы, и абонемент в фитнес-студию, и отдохнуть хотя бы в Турции. Одна надежда — удачное замужество.
