Но они ошибались: о колдунье Хлейна думала очень мало. После всего, что случилось и что она пережила в душе, ее любовь к Хагиру превратилась в неукротимое, всепоглощающее, болезненное и глухое к голосу разума стремление. Она не видела его целых полгода, его живые следы вокруг нее остыли, и временами ей казалось, что никакого Хагира сына Халькеля и не было, что она выдумала его, вложила в придуманый образ все лучшее, что знала или воображала в мужчинах. Он стал скорее мечтой, чем живым человеком, но тоска по этой мечте мучила Хлейну, как не могло бы мучить самое земное и ощутимое несчастье, и ей отчаянно хотелось уйти с земли, где его нет, в какие-то иные миры, туда, где он есть.
Вопреки рассудку она верила, что он вернется; это была даже не надежда, а убеждение, ложное представление, какие бывают у безумцев и какие самые ясные доводы разума не опрокинут. Хлейна с ужасом осознавала себя безумной и в то же время знала: взгляни она на свою жизнь трезво – и тоска убьет ее. Все силы ее устремились к любви и сосредоточились в ней, и теперь, когда любви была нанесена рана, силы вытекали через эту рану, как кровь из тела. И эта рана – смертельна…
С опушки рощи был виден фьорд, а во фьорде – корабль со спущенным парусом, идущий к сараям на отмели. Из такой дали он походил на уточку, что плывет по тихой воде. Все житейские дела и заботы Хлейна теперь видела издалека, как будто с вершины священного холма, и они казались мелкими, не стоящими внимания.
Хлейна нехотя сделала шаг вниз по склону. Ей хотелось остаться в роще и дольше пожить одной жизнью с березами, но то же безумное ожидание вестей о Хагире толкало ее туда, где есть надежда на узнать что-то новое. Корабль ткнулся носом в песок, темные фигурки прыгали в воду с его боков и кормы, и Хлейна сделала еще несколько быстрых шагов вниз по каменистой тропе. А вдруг…
Когда Хлейна пришла в усадьбу, гости уже сидели в гриднице и пили пиво. Хлейна быстро окинула взглядом лица – никого знакомого. Возле старшего из гостей стояла служанка с ковшом в руке: значит, человек не слишком знатный. Какие-то торговцы. Если бы Гельд… Хлейна тосковала и по Гельду тоже, потому что с ним одним она могла бы поговорить о том единственном, что было для нее важно. Но его теперь не скоро дождешься – он женился, как говорят, и уплыл домой, к своему приемному отцу.
При виде незнакомых лиц надежда на новости поугасла, но Хлейну заметили, стали приветствовать, и ей осталось только вежливо ответить и сесть на женскую скамью рядом с фру Гейрхильдой. Корабль шел в Эльвенэс, на большой торг Середины Лета. Перед этим купцы провели зиму у говорлинов, закупили там много цветных тканей, которые делают в неведомой дали на юге, и теперь собирались хорошо на этом заработать. С корабля принесли несколько сундуков: может быть, хозяева усадьбы захотят что-то купить?
– Посмотри, Хлейна! – Гейрхильда подтолкнула воспитанницу к сундукам. – Выбери что-нибудь!
– Может быть, скоро и пригодится! – Фримод ярл осторожно подмигнул. Он не терял надежды на свадьбу и потихоньку опять принялся за свое.
Хлейна подошла, восхищенные товарами женщины расступились, пропуская ее к сундуку. Торговец разворачивал то один кусок, то другой. Красный шелк с золотистыми цветами, голубой шелк в тонкую зеленую полоску, пестрый… что-то желтое, что-то лиловое… Зеленые листья на розовом… Хлейна погладила шелк кончиками пальцев, ей вспомнилась легчайшая пленочка с поверхности березовой коры, и сразу захотелось назад в рощу, где ветер и свет, где свежий запах весны, где она забывает свою человеческую сущность и счастлива, как березка, где так легко, легко…
– Выбери что-нибудь! – настаивал Фримод ярл, через ее плечо заглядывая в сундук. – Хочешь, я куплю тебе вот это? – Он стоял у нее за спиной и все норовил взять за плечо; от него неприятно веяло жаром, и Хлейна отстранилась: в нем была та самая земля, от которой она стремилась уйти. – Или это? Или все? Какая красивая ты будешь в такой рубахе и в таком вот платье! Ну! Смотри, сердолик! Как живой мед, так бы и съел! Какой янтарь! У нас такого не собирают, да, Торгнюр? Издалека везли! Хлейна, да смотри же! Почти как твои глаза! Хочешь эти бусы?
– В прошлые годы тебе всего хотелось! – подавляя вздох, добавила фру Гейрхильда. Тогда привычки и вкусы воспитанницы казались ей разорительными, а сейчас она заплатила бы вдвое, лишь бы их вернуть.
– В прошлом году все было красивее, – грустно ответила Хлейна и попыталась улыбнуться, чтобы не обидеть торговца. – Раньше мне все нравилось, все казалось чудом. А сейчас все какое-то тусклое… В душу не отсвечивает. Не знаю, как сказать.
– Ну, уж не знаю, где найти лучше! – с обидой ответил торговец. – Разве что одеяния светлых альвов, но такие на торгах что-то не встречаются!
– Это прекрасный товар! – сказала фру Гейрхильда. – Думаю, он тебе недешево обошелся. Зато и продать его можно с большой выгодой.
– Очень смелым человеком надо быть, чтобы плавать с таким товаром по морям! – вставил Гисли управитель. – Или надо возить с собой большую дружину. Ты слышал, что у нас тут рассказывают? Про морских конунгов, что завелись на Квиттинге? Нет? Там теперь правит сын старого конунга Стюрмира, ну, того, что погиб еще лет двадцать назад, когда началась вся эта заваруха…
– Не двадцать, а всего пятнадцать! – поправил Фримод ярл. – Он не так чтобы конунг, тинга у них вроде бы не было… Он воюет с фьяллями и грабит их корабли. Тебе нечего бояться, Торгнюр, ты же не фьялль!
– Все же не хотелось бы с ним встретиться! – Торговец значительно поджал губы. – Где уж такому знатному человеку разбирать, фьялль перед ним или не фьялль! У него ведь заботы поважнее! Нет уж, мы поплывем вдоль южного побережья, и сохранит нас Ньёрд от встречи со всякими морскими конунгами, чьими бы сыновьями они ни звались!
– Держись подальше от Квиттинга! – одобрила фру Гейрхильда. – Умные люди понимают, что Торбранд конунг не будет мириться с таким безобразием. Поговаривают, что этим летом он снова пойдет на квиттов с войском. А мирным людям нечего там делать! Заодно можно пропасть.
– Да, да! Когда у человека в руках оружие, а в сердце – жажда чужой крови, он не станет слишком разбираться, чей корабль перед ним!
Домочадцы остались толковать о превратностях судьбы и военных дорог, а Хлейна ушла в девичью. Ничего нового ей тут сказать не могли, а если имя Хагира и упомянут случайно, вспоминая прошлое, то это лишь причинит ей новую боль. Говорят ведь, что это он отыскал где-то в свинарнике Бергвида и провозгласил его конунгом, чтобы он теперь грабил мирных торговцев и грозил всему Морскому Пути бедами большой войны…
Со дна сундука Хлейна достала хрустальный жезл, развернула полотно, села на приступку лежанки и положила подарок колдуньи к себе на колени. В полутьме девичьей хрустальный шар на вершине елового жезла мягко светился ласковым, исцеляющим светом. Это был свет того мира, где жила ее радость. Там был Хагир, была ее любовь к нему, но не было расстояния, их разделяющего, не было горькой убежденности, что он отказался от нее, считая, что она отказалась от него. Там все было так, как должно быть: Хагир любит ее, и они вместе.
