Отступать некуда. Корчась от унижения, медленно вытягиваю левую руку. Все молча вглядываются в безупречно гладкую кожу.
— А где точно был ожог? — наконец спрашивает Пол.
— Э… здесь. — Неопределенно показываю на большой палец.
— Вы ошпарили его? Или обожгли сигаретой? — Он завладел моей рукой и профессионально ощупывает ее.
— Нет. Я… э… прикоснулась к батарее. Было очень больно.
— У нее была перебинтована вся рука, — недоумевает Ванда. — Как у жертвы войны! Неужели чудесное исцеление произошло за один день?
— Понятно. — Доктор отпускает мою руку. — Но сейчас все хорошо, не так ли? — по-доброму говорит он. — Болит?
Молча мотаю головой.
— Я бы посоветовал увлажняющий крем. На случай, если симптомы возобновятся.
Ванда и Энтони переглядываются. Они явно считают меня законченным ипохондриком.
Ну что ж… Придется смириться. Я согласна на такую роль. Это будет один из моих маленьких вывихов. Могло быть и хуже. По крайней мере, они не воскликнули: «Что ты сделала с нашим бесценным кольцом и что это за дешевка у тебя на пальце?»
Словно прочитав мои мысли, Ванда опять открывает рот:
— Это кольцо с изумрудом, принадлежавшее моей маме, видишь, Энтони? Магнус подарил его Поппи, когда сделал ей предложение.
Так. Я не преувеличиваю: ее голос взлетает. И она бросает на Энтони выразительный взгляд. Что происходит? Она хочет сама носить это кольцо? Магнус не должен был дарить его мне? Чувствую себя втянутой в какую-то каверзную семейную ситуацию, подоплека которой мне не известна, но все слишком вежливы, чтобы обсуждать ее, и я никогда не узнаю, о чем они в действительности думают.
Но почему Ванда не поняла, что это подделка? Как ни странно, я слегка разочаровываюсь в Тэвишах. Думают, они такие умные, а сами не могут распознать искусственный изумруд.
— Потрясающее кольцо, — вежливо говорит Пол.
— Конечно, — киваю я. — Оно винтажное. Совершенно уникальное.
— Поппи! — встревает Энтони, разглядывающий ближайшую статую. — Это мне кое о чем напомнило. Я хочу спросить тебя об одной вещи.
Меня?
— Я бы спросил Магнуса, но это скорее твоя область, чем его.
— Спрашивайте. — Улыбаюсь, ожидая вопроса о свадьбе. Скажем, сколько будет подружек невесты. Или какие у меня будут цветы. Или даже удивилась ли я, когда Магнус сделал мне предложение.
— Что ты думаешь о новой книге Макдауэлла о стоиках? Как она соотносится с работами Уиттакера?
Я слишком ошарашена, чтобы хоть что-то соображать. О чем, прошу прощения? О стоиках?
— Ах да! — энергично подхватывает Ванда. — Поппи — специалист по греческой философии, Пол. Она обставила нас при помощи слова «апория».
Я, как ни странно, продолжаю радостно скалиться.
Апория.
Это было одно из слов, которые прислал мне Сэм. К тому времени я выпила несколько бокалов вина и вела себя очень самоуверенно. Смутно вспоминаю, как выставляла буквы и утверждала, что очень интересуюсь греческой философией.
Почему? Почему, почему, почему? Если бы я могла повернуть время вспять, то погрозила бы себе пальцем: «Хватит, Поппи!»
— Это так. — Пытаюсь непринужденно кивнуть, получается плохо. — Апория! Интересно, а где викарий…
— Сегодня утром мы читали литературное приложение к «Таймс». — Энтони игнорирует мою попытку свернуть на теологию. — Там была статья о новой книге Макдауэлла, и мы подумали, что Поппи все объяснит нам. — Он выжидающе смотрит на меня. — Макдауэлл прав, когда рассуждает о преимуществах четвертого века?
Я завываю про себя. И почему только я притворилась знатоком греческой философии? О чем я думала?
— Признаться, я пока не читала книгу Макдауэлла. Хотя непременно сделаю это.
— Мне кажется, стоицизм часто рассматривали с неверной точки зрения, ты согласна?
— Совершенно согласна. — Стараюсь принять самый что ни на есть умный вид. — Совсем не с той, с какой следует.
— Стоики не были бесчувственными, как я это понимаю. — Энтони жестикулирует так, словно читает лекцию тремстам слушателям. — Просто они ценили добродетель силы духа. И выказывали такое равнодушие к враждебности, что агрессоры считали их сделанными из камня.
— Экстраординарно! — усмехается Пол.
— Правда, Поппи? — Энтони поворачивается ко мне. — Когда галлы напали на Рим, старые сенаторы просто сидели на форуме и спокойно ждали. Атакующие были так поражены их бесстрастным поведением, что приняли за статуи. Один галл даже потянул сенатора за бороду, чтобы проверить это.
— Да-да, — соглашаюсь я, опять кивая.
Пока Энтони говорит, а я киваю, я в безопасности.
— Удивительно! А что случилось потом? — обращается ко мне Пол.
Смотрю на Энтони, ожидая, что он ответит, но он ждет ответа от меня. И Ванда тоже.
Подумать только, три профессора — и все хотят, чтобы я рассказала им о греческой философии.
— Ну! — Делаю многозначительную паузу, словно решаю, с чего начать. — Ну… Это… очень интересно. Даже уникально. Во многих отношениях. Для философии. И для Греции. И для истории. И для всего человечества в целом. Можно сказать, это был самый важный момент в греческом… мире.
Все озадаченно молчат.
— Но что же все-таки произошло? — оживает Ванда.
— О. Сенаторов, конечно же, убили, — пожав плечами, говорит Энтони. — Но я хотел спросить тебя, Поппи…
— Какое чудесное произведение! — в отчаянии вскрикиваю я, показывая на колонну. — Взгляните!
— А, это интересно. — Энтони послушно задирает голову.
К счастью, он так любопытен ко всему, что его легко отвлечь.
— Мне нужно кое-что посмотреть в моем ежедневнике… — поспешно говорю я. — Простите…
Устремляюсь к ближайшей скамье, ноги у меня подгибаются. Это катастрофа. Мне теперь всю жизнь притворяться знатоком греческой философии? Ведь семья будет собираться на каждое Рождество. Нужно подзаняться этим предметом. Не говоря уж о том, что надо набраться знаний о лекарственных растениях.
Не стоило никого обманывать. Это моя карма. Мое возмездие.
Но поздно. Пути назад нет.
Достаю телефон и набираю в памятку.
ЧТО СДЕЛАТЬ ПЕРЕД СВАДЬБОЙ
1. Изучить греческую философию.
2. Изучить ботанику.
3. Выучить длинные слова для «Скраббла».
4. Запомнить: я ИПОХОНДРИК.
5. Бефстроганов. Полюбить. (Пройти сеанс гипноза?)
[33]
