— О черт, — сказал Нил, поставил стакан и встал. — Это явился старый зануда.
Больше он ничего не успел прибавить, потому что открылась кухонная дверь и в холле раздались быстрые шаги Джэни, а затем — ее голос:
— Здравствуйте, как поживаете? Чудесно снова встретиться. — В голосе ее звучала неподдельная радость, и Сэм уже не в первый раз подумал, какая она добрая. — Проходите.
Затем что-то неразборчивое произнес мужской голос.
— О, конфеты! Спасибо. Надо будет спрятать от детей подальше. Вы на метро или удалось поймать такси? Давайте мне ваше пальто, я повешу. Нил там, в гостиной.
Джэни распахнула дверь, и Нил пошел приветствовать гостя.
Сэм тоже поднялся на ноги.
— Нил! Рад вас видеть. Давненько мы не встречались. Спасибо, что пригласили меня.
— Да что вы, что вы…
— Ты посмотри, что он принес мне! — вмешалась Джэни, показывая мужу небольшую коробку конфет. Она переоделась в черные бархатные брюки и белую шелковую блузу, но фартук в красно-белую полоску еще не сняла. — Мятная помадка в шоколаде — это так вкусно!
— Пустяки, — отмахнулся гость. — Пытаюсь вспомнить, сколько лет мы не виделись. Когда это было? За ланчем с твоими родителями, Джэни. Да, очень-очень давно.
Повернувшись спиной к камину, Сэм внимательно разглядывал гостя. Перед ним стоял солидный мужчина за шестьдесят с повадками молодого повесы. Возможно, когда-то он был недурен собой и чем-то даже смахивал на Дэвида Найвена,
[10]
но сейчас черты лица его расплылись, щеки покрылись сеткой красных прожилок, а выхоленные усики и пальцы пожелтели от табака. Волосы у гостя были седые, редеющие, но длинные, ниспадающие на воротник. Выцветшие бледно-голубые глаза блестели, а сильно загоревшее лицо и руки были усыпаны веснушками. Он был в брюках из серой шерстяной фланели, коричневых замшевых туфлях, синем блейзере с медными пуговицами и рубашке в бело-голубую полоску. Под высоким жестким воротником завязан шелковый галстук буйной красно-желто-зеленой расцветки, браслет от часов золотой, запонки в манжетах рубашки тоже. Он явно старался принарядиться и слегка злоупотребил одеколоном «О Соваж».
— Да, целую вечность, — подтвердила Джэни, — лет семь. Наверное, родители тогда еще жили в Уилтшире. А теперь я должна вас познакомить. Это Сэм, а это Хьюи Маклеллан.
— Как поживаете?
— Приятно познакомиться.
И они обменялись рукопожатием.
— Сэм и Нил дружат еще со школы.
— Старый друг лучше новых двух. Господи, какое ужасное в Лондоне движение. Никогда еще не было таких пробок. Пятнадцать минут ждал такси.
— А где вы остановились?
— Да в своем клубе, конечно, но он теперь далеко не тот, что прежде. Первоклассный швейцар, но в остальном… Мог бы вполне сэкономить.
— Разрешите предложить вам стаканчик, Хьюи.
Хьюи просветлел лицом.
— Хорошее предложение. — Он оглядел столик с бутылками и стаканами. — Джин с тоником, если можно. И, — он похлопал себя по карманам, — вы не против, если я закурю, а, Джэни?
— Нет, нет, конечно. Где-то здесь была пепельница.
Она поискала ее взглядом, нашла, вытряхнула оттуда обрывки бумаги и поставила на столик возле дивана.
— Черт побери, ну и времена наступили. Никто не курит. В Нью-Йорке кошмар что творится. Только щелкнешь зажигалкой, подходит какой-нибудь тип и стреляет в тебя. Насмерть.
Хьюи вынул из кармана блейзера серебряный портсигар, вытащил сигарету, щелкнул золотой зажигалкой и выпустил изо рта облачко дыма, после чего сразу расслабился и потянулся к Нилу за стаканом джина с тоником.
— Да благословит тебя Бог, мой мальчик.
— А ты не хочешь выпить, Джэни?
— Мой стакан вина на кухне. Кстати, Нил, открой нам бутылочку к обеду.
— Конечно. Извините. Мне нужно было об этом пораньше позаботиться. Простите меня, Хьюи, я отлучусь на минуту. Располагайтесь поудобнее, а Сэм составит вам компанию.
Хозяева вышли и закрыли за собой дверь, а Хьюи с комфортом уселся в уголок дивана, так, чтобы стакан и пепельница были под рукой, и откинулся на мягкие подушки.
— Очаровательный у них дом. Я еще не бывал здесь. В последний мой приезд они жили в Фулэме. Я знаю Джэни с детства. Ее родители — мои старые друзья.
— Она рассказывала. Вы, очевидно, сейчас с Барбадоса?
— Да. У меня дом в Спайтс-тауне. Время от времени наезжаю в Лондон тряхнуть стариной, посоветоваться с биржевым маклером, подстричься у своего парикмахера и побывать у портного. Печально, что друзья мало-помалу уходят. Каждый раз узнаю, что какой-нибудь старый греховодник откинул копыта. Да, печально. Но все мы стареем, такова жизнь.
Он погасил сигарету, сделал большой глоток и нацелился оценивающим взглядом в Сэма.
— А вы приехали в отпуск, на праздники?
— Можно и так сказать, но всего на несколько дней.
— Чем занимаетесь?
— Продаю шерстяные ткани. — Сэму не хотелось рассказывать о себе, и он спросил: — А вы давно живете на Барбадосе?
— Лет тридцать. Из них пятнадцать владел клубом на побережье, но завязал, чтобы окончательно не спиться. А до этого жил в Шотландии, там у меня был большой дом. Его всучил мне отец, чтобы не платить налоги на наследство.
Сэм заинтересовался:
— А что это за дом?
— О, большущая усадьба. Фермы, земельные угодья и все такое прочее. Викторианский громоздкий дом. Там и поохотиться есть где, и хорошая рыбалка.
— И вы жили в усадьбе постоянно?
— Пытался, старина, но зимы на той широте нешуточные. Чтобы оценить по достоинству жизнь в такой глуши, нужно быть немного отсталым человеком и любить прошлое. Все это подходило для наших бабушек и дедушек с большим штатом слуг, кухарками и домоправительницами, работающими от зари до зари за невероятно низкое жалованье. А когда я туда переехал, то, чтобы просто обогреть дом, надо было потрудиться. Не говоря уже о том, — он вздернул бровь и хитро улыбнулся, — не говоря о том, что мы там не скучали. Моя первая жена обожала принимать гостей. Еды в Корридэйле готовили — на целую армию хватило бы, а напитков — на армию алкоголиков. Незабвенные денечки.
Вспоминая это, очевидно, счастливейшее время, Хьюи теребил галстук, поглаживая его и пропуская через пальцы.
— Разумеется, это не могло продолжаться долго. Элейн сбежала с брокером по продаже бытовой техники, и смысла тянуть эту лямку уже не было. Тем более что половина прислуги уволилась, а банковский менеджер стал выказывать недовольство…
Сэм слушал Хьюи со смешанным чувством раздражения и жалости. Перед ним был человек, которому преподнесли сокровище на серебряной тарелочке, а он большую его часть пустил по ветру. Симпатии это не вызывало, но за бравадой Хьюи ощущалась печаль.
