— Но я не прошу заводить дело, — пытаюсь вклиниться я в его страстную речь.
— Без дела ещё хуже. Так я хоть людей послать могу, запросы официальные, наблюдение установить, а частным порядком — что? Ходить по управлению, спрашивать, не знает ли кто чего? Или, может, прикажешь ехать на станцию и самому считать вагоны.
— Не прикажу, — честно отвечаю я. Что толку приказывать невозможное.
— То-то! Бесполезно это. Если только сверху нам Горелова на растерзание не отдадут, считай — не считай вагоны, все это нужно, как рыбе зонтик.
— А часто отдают?
— Что? — не понял Николай Сергеевич.
— На растерзание отдают, — пояснил я.
— Да нет. Бывает иногда, но крайне редко. Там свои разборки — это факт. Но сор из избы все равно предпочитают не выметать. Так что, не обессудь, дружище, сомневаюсь, что смогу тебе помочь, — он разводит руками, и сигарета, зажатая между его пальцами горит как красный сигнал отдаленного светофора.
— Жаль, очень жаль.
— Эх Саша, Саша! Ты думаешь, я не понимаю? — напоследок усмехается полковник. — Понимаю отлично. Я тебя о возможностях своих говорю, а не о желании. Конечно, все что смогу — подкину. Распихаю задания по разным делам — может, что и всплывет. Сам понимаешь, такие времена настали, поди разбери, где бандюга, где свой, но продавшийся, а где честный сотрудник. Не с кем работать. Я тебе это затем говорю, чтобы ты четко знал, что польза от меня вряд ли будет высокая и не тешил себя пустыми надеждами. Усек?
— Усек, — киваю я.
Похоже, полковник Потапов говорит чистую правду. Во всяком случае, на дежурные отмазки это не похоже. Что ж, подождем, может быть, что-то всплывет и здесь. Требовать большего — значит, подвергать его неоправданному риску. Интересно, что в таком случае оправданный риск? Наверняка, он не знает, какое условие поставила мне его дочь перед нашим с ним знакомством. Иначе, думаю, разговор был бы совсем не таков. Ладно. Может оно и к лучшему.
Глава 15
Ну вот, на сегодняшний день официальная часть закончена. Впрочем, сколько там того дня осталось. Час-полтора на светские развлечения, оказание внимания, умные беседы, стихи и тому подобное приятное времяпрепровождение. Потом, да простит меня честная компания, — спать. Завтра в полдень — встреча с генералом Банниковым. И не где-нибудь, а на стрельбище. По имеющимся данным, Тимофей Прокофьевич — заядлый любитель стрелкового искусства, так что ударить в грязь лицом здесь было бы непростительно. Спецназ — есть спецназ. А для этого желательно, чтобы руки с недосыпа не тряслись и лондонские туманы в голове не гуляли. Так что увы, Птаха, всенощная и ужин со свечами откладывается на неопределенный срок.
Словно подслушав мои мысли, Аня деланно зевает.
— Время позднее, пора баиньки. Па, я думаю, гости могут расположиться во флигеле, — она смотрит на меня, как верховный заговорщик на исполнителя главной роли в предстоящем покушении на коронованную особу.
— Хорошо, — соглашается полковник, — пойду, запру Барбоса. Думаю, офицеров милиции и спецназа для охраны нашего поместья хватит?
— В спящем виде? Несомненно, — хмыкает Аня.
Дождавшись, когда боевая собака римских легионов оккупирует «пиршественную залу», мы с Натальей выходим во двор.
— Чудесная ночь, — тихо произносит Ната.
Ночь действительно хороша. Видимо она входит в каверзные планы моей рыжекудрой подруги. Быть может даже полная луна, подглядывающая за нами — её сообщница.
— Погуляем? — как-то по-детски наивно спрашиваю я, опасаясь получить в лицо порцию звонкого девичьего смеха. Отчего, спрашивается, не смеяться, когда у тебя такие красивые зубы?
— Погуляем, — охотно соглашается Натали, давая мне руку. Я чувствую в своей ладони её длинные тонкие пальцы и ощущаю, как комок подкатывает к горлу. Что сейчас будет, что будет!
Мы идем по тропинке в ближайшую рощу. Видимо березы испокон веку призваны служить заставкой для начинающегося романа.
— Так и будете молчать? — спрашивает моя очаровательная спутница. Действительно, глупо получается. Идем, идем и не слова. Привычка двигаться по лесу тихо, опасаясь возможных засад, снайперов и мин-ловушек. Многолетний рефлекс, что уж тут поделаешь.
— Да, простите, задумался, — улыбаюсь я и подношу её руку к губам, пытаясь как-то загладить неловкость.
— О чем, если не секрет?
— Да как сказать? Понимаешь, Наташенька, странная ситуация получается. Всю жизнь вроде бы делом занимался, а сейчас вот в тираж вышел. Не нужна стала наша работа. Следовательно, нас всех за борт. Спасайся кто может… — внезапно для самого себя начинаю откровенничать я.
— Ну, за вас то я не беспокоюсь. Такой человек, как вы, всегда найдет себе занятие!
— Наташенька, давай на ты.
— Давай, — произносит она, придвигаясь поближе. — Что-то прохладно.
Снимаю джинсовку и накидываю ей на плечи. Моя спутница благодарно улыбается и я замечаю как глаза её слегка расширяются. Ну, конечно! Кобура у меня под мышкой. Этот почти непременный элемент костюма настоящего мужчины все ещё шокирует отдельных очаровательных девиц, даже в Москве. Впрочем, я же не выдавал себя за телемастера? Мне пистолет по штату полагается. Правда, не такой, но эта деталь не для столь очаровательных особ.
— Настоящий? — шепчет она.
— Само собой. Мне газовый не положен.
Вообще то «Глок-27» тоже никак не может быть отнесен к табельному оружию, но столь юной прелестной особе позволительно не знать таких подробностей. Тем более специфика нашей деятельности допускает применение любого оружия, кроме табельного. Исключая, разве что, Калашников, которого во всем мире валом.
— Скажите, Александр, простите, Саша, а вам когда-нибудь приходилось убивать людей? — ни с того ни с сего интересуется моя милая спутница.
Хороша тема для ночной беседы с мисс зрительских симпатий всероссийского конкурса красоты.
— Приходилось, — неохотно отвечаю я. — Работа у меня такая.
Минутное молчание.
— И как? — с замиранием сердца спрашивает она.
— Что как?
— Ощущение, когда ты убиваешь человека? Вот только что он был жив, дышал, о чем-то думал и вдруг — бах, и мертв.
— Я бы не хотел об этом говорить. Но, как утверждают военные психологи, человек, способный получить удовольствие, убивая таракана, точно так же способен получать удовольствие, убивая человека. Вот так-то.
Опять молчание. Содержательный у нас разговор получается. Черт возьми!
— Почему ты заговорила об этом?
— Не знаю. Я бы, наверно, не смогла так. Слишком люблю жизнь, — тихо произносит она.
— Честно говоря, я тоже. А ты — очень яркое проявление того, за что её следует любить.
