— Допустим. Что дальше?
— Рассказы о привидениях читал? Вот после отбоя и сыграем с ним в игру «Тень отца Гамлета». Замки на двери — от сквозняков и честных людей. Я проверял.
— Мне это не нравится. Если квартирка эта таки ФСБшная, то электроники в ней — что в американском посольстве.
— Да мне, в общем-то, тоже эта идея не нравится, но за жабры-то его брать надо. Понятное дело, телефон отключим, электричество отрежем… — Пластун вздохнул и уставился в окно. — Предложи что-нибудь более путное.
Темень за окном становилась все гуще, и если бы не освещенные витрины киосков, окна да куцый обрезок Луны, она была бы уже совсем непроглядной. Шахматный турнир по природно-техническим причинам завершился сам собой, и Тагир откочевал в свой «Опель» — ждать от моря погоды и от начальства распоряжений. Окно на шестом этаже с голубой шторой продолжало светиться, но это не значило ровным счетом ничего. Вполне возможно, что Скороходов заподозрил, что сам попал под наблюдение и тянет нас по ложному следу. Возможно, за хлипкими замками в квартире на шестом этаже нас ожидает засада. Представляю себе заголовки завтрашних газет: «Бывшие сотрудники спецслужб обвиняются в попытке ограбления квартиры». А даже если никакой засады нет, что тоже вполне вероятно — подъезд практически не освещен, наши машины стоят на изрядном расстоянии, да и угол обзора ещё тот. Опытному топтуну в таких условиях тихо уйти — что два пальца об асфальт. И будет до глубокой ночи сигналить «клещ», вцепившийся в подкладку кармана подполковничьего пиджака. А сам пиджак небось преспокойно висит себе в шкафу. Висит и забот не знает. В отличие от нас.
Впрочем, вполне может статься, что все это — пустые страхи. Поссорился мужик с женой, съехал на съемную квартиру и сидит себе сейчас на кухне, запивая чаем сухие бутерброды. Хотя почему чаем? Почему бутерброды?
Размышления мои прерывает писк радиостанции.
— Слушаю, Мангуст первый.
— Привет, первый. Рад тебя слышать. Докладываю. Объект вышел из подъезда и направляется в вашу сторону.
Вот он, долгожданный наш! Уж и не знаю, каким богам возносить молитвы, но, как говорится: «Воистину, Акбар!»
Представительная фигура Скороходова выныривает из темноты и появляется в освещенном прямоугольнике возле коммерческого киоска. Господи, как все банально! Закончились сигареты. Объект протягивает в окошко деньги, берет пачку и разворачивается, чтобы уходить. Следую за ним. Тихо, чтобы не спугнуть. Вот здесь место вполне подходящее для беседы. Темно и безлюдно. Трогаю его рукав.
— Петр Филиппович, вы не могли бы уделить мне несколько минут? — Скороходов пытается повернуться. Ухожу ему за спину. — Не надо поворачиваться. Вам пока что ничего не угрожает. Мне просто нужно с вами поговорить без свидетелей. Это я звонил вам сегодня насчет кассеты.
Интересно, попробует сопротивляться или нет? Не должен. Профессионал, а он наверняка является таковым, не станет решать подобные вопросы на уровне мордобоя.
— Я слушаю вас.
Молодец, почти не волнуется. Во всяком случае, хорошо это скрывает.
— Мы с вами не могли сегодня встретиться около памятника.
— Очень жаль. Я вас прождал битый час. Потерял уйму времени.
— Я в курсе. Я был там и вас видел. Но вы пришли не один, а мы так не договаривались.
— А мы что, о чем-то договаривались? — парирует мой собеседник, старательно пропуская мимо ушей упрек. — К тому же, вы ведь тоже были со свитой. Верзила с фотоаппаратом ваш человек? Проверка на вшивость?
— Не понял?
— Ладно. Замнем для ясности.
— Что вам от меня надо?
— Мне нужно знать, кто приказал вести наблюдение во время похорон генерала Рыбакова? Желательно также знать причину, по которой был отдан этот приказ.
— Почему вы полагаете, что я стану с вами разговаривать на эту тему?
— Почему? Перед тем, как решиться на встречу с вами, я постарался навести о вас справки. Мне характеризовали вас, как человека честного. Но, насколько я понимаю, молодой лейтенант Скороходов попал в Москву, спасаясь от возмездия всесильных армянских «компартханов», скажем так, в связи с неудачной попыткой борьбы с коррупцией в этой республике Закавказья. Работай вы, скажем, в Грузии или в Азербайджане, наверное, давно были бы генералом, а то и министром.
— К чему вы эти разговоры? Свою биографию я ещё помню без посторонней помощи.
— Я в этом и не сомневаюсь. Меня просто хочется надеяться, что ваши принципы с тех пор не сильно изменились.
— Предположим. Ну и что?
— А то, что генерал Рыбаков был убит три дня назад. Выстрелом в голову. Официальная версия — самоубийство, но это все чушь. И не мне вам рассказывать, что по почерку этот выстрел, как две капли воды похож на многие другие, прозвучавшие в семидесятых-восьмидесятых годах по приказу КГБ.
— О чем идет речь? — спрашивает он раздраженно, Впрочем, без притворного удивления на лице.
— Бросьте! Я много лет работал под руководством генерала Рыбакова. Так что я в курсе дела. В некотором смысле мы — коллеги.
— Почему я должен вам верить?
— В общем-то, у вас есть выбор. Но я приведу вам два довода «за»: первое — мнимое самоубийство генерала Рыбакова кем-то и по какой-то причине, было отдано в оперативную разработку, что при самоубийстве реальном — полнейший абсурд. Второе — мы оставили в живых вашего «оператора», что, будь я представителем какой-либо преступной группировки, стало бы крайне неосмотрительно. Да и вам сейчас, Петр Филиппович, ствол в затылок не упирается.
— Предположим. И все же, я не назову вам, кто отдал приказ. Если вы, как вы утверждаете, действительно наш сотрудник, то сами поймете почему.
Понять, почему — не сложно. Для этого даже не надо иметь стаж работы в секретной службе. Вполне бы хватило прочитать в детстве сказку о «Мальчише-Кибальчише».
— Ладно, это ваше право. Но я надеюсь, что мы с вами ещё вернемся к этой теме. Я позвоню вам еще. Прощайте.
Тихо ухожу в сторону, и притаившись за киосками, наблюдаю, как Петр Филиппович не оборачиваясь, направляется к своему подъезду. Чиркнула спичка, ещё одна.
— Черт! — тихо ругается Скороходов, замедляя шаги.
* * *
— Ну что? Разговорил? — с ходу набросился на меня Валера, едва я открыл дверцу автомобиля.
— Нет, — Я отрицательно покачал головой.
— Ну что же ты так? — разочарованно произнес майор Пластун. Даже в темноте чувствуется его укоризненный взгляд.
— Пока не удалось. Но думаю, что мы ещё вернемся к этому разговору.
— Думаю, думаю… — недовольно бурчит мой друг.
— Ладно, давай отбой Тагиру и поехали.
Вот и родной дом. Так сказать, среда обитания. Уныло молчащий лифт, высокомерно погруженный в какие-то свои мрачные мысли, лестница, к вечеру вновь покрытая слоем окурков, портреты политических деятелей на стенах, обещающих каждому, расставшемуся в их честь со своим голосом, индивидуальное место на кисельном берегу у безмятежного движения молочной реки. К горделивым ликам всех этих мирообустройцев чьей-то неутомимой рукой приписано и пририсовано все то, в чем сконцентрировано чаяние народное относительно лиц вышеупомянутых.
