Что я мог ему ответить?! Мы шли в Англию. Должно быть, умилостивившись выброшенным за борт хламом, Нептун сменил гнев на милость, и наши корабли поймали ветер. Мой рассказ о богатой добыче, захваченной у испанцев, кажется, успокоил резидента. Поэтому, сообщив, что тайный агент в Лондоне позаботится об освобождении сановных пленников, пан Михал, любезно попрощавшись, отправился вершить дела европейской политики, жонглируя тронами и сердцами, как заправский циркач кольцами.
– Клянусь кисточкой с хвоста Люцифера, – макая кусок лепешки в аппетитный жир, покрывающий дно блюда, прочувствованно бросил Рейли, – шевалье, я и помыслить не мог, что вы обладаете столь изысканным кулинарным талантом!
– Ну это еще что, вы еще деруны не пробовали! – снисходительно махнул рукою д'Орбиньяк, и то ли пламя фонаря, качнувшись, странно осветило его лицо, то ли он действительно зарделся от похвалы. – Да с солеными огурчиками! Я их знаете, как солю, – пальчики оближете!
– Очень может быть! – в тон ему подтвердил корсар, слизывая с перстов ароматную мясную подливку.
– Огурчики, знаете, такие маленькие, в пупырышках. Один к одному – прямо не огурцы, а гвардейцы! Я туда чесночок кладу, лаврушечку, вишневый лист, перчика добавляю…
Глаза испанского адмирала округлились так, что по ним можно было проверять форму спасательного круга. Для простоты общения мы разговаривали по-французски, и хотя даже этот язык дон Ортега понимал с трудом, слово “перец” он уяснил вполне.
– Вы что же, кладете в это варварское блюдо драгоценный перец?
– Адмирал, ты шо, в натуре?! Тебя в детстве бешеный краб покусал? Кто ж огурцы без перца солит?
– О-о-о! – со смешанным чувством восхищения и осуждения выдавил флотоводец.
– Зато ж они такие ядреные выходят, шо хоть пламя выдыхай! А под первак, ну, виски по-вашему, вааще идет – закачаешься!!!
– Да… – протянул Рейли. – Редкостный талант!
Рейли вытер пальцы о бархатную скатерть и поднялся из-за стола:
– Благодарю нас за приятную компанию, господа. Все было замечательно, но, увы, я вынужден нас оставить. Монсеньор принц! Я весьма настоятельно прошу вас составить мне компанию на капитанском мостике.
Уолтер и в прежние времена, во дни службы под моим командованием, не отличался особой почтительностью, посреди моря же и вовсе думать забыл о куртуазности поведения.
– Идемте, месье! Я хочу с вами посекретничать.
– Так вы говорите, в вашей стране много перца? – уже за моей спиной начал допрашивать разоткровенничавшегося Рейнара граф де Корвовеккьо.
– Да ну просто завались! – заверил его д'Орбиньяк, наверняка ощущавший себя в эти минуты прежним Сергеем Лисиченко. – И черного, и красного, и этого – болгарского сладкого, паприкой кличут! Шо грязи!!!
– О-о-о! – вновь выдохнул ошеломленный таким изобилием адмирал.
Я молча вздохнул. Пожалуй, третья бутылка виски, да под качку, для моею напарника была лишней.
Мы возвращались в Англию. Плененный галеон под английским флагом плелся точно привязанный за кормой “Дерзновения”. Время от времени по правому борту виднелся берег охваченного смутой французского королевства. Государства без государя, страны, раздираемой на части сторонниками различного прочтения древних баек. Не мне, конечно, судить, но Сын Божий, вероятно, дал бы распять себя вторично, узнай Он о мерзостях, творимых Его именем. И учеников бы своих велел забросать камнями, лишь бы те ничего за Ним не записывали. А уж тем более не проповедовали. Дивное существо человек… Тяга к преодолению запретов – вот единственное, что вынес он из райских кущей. И, как показывает опыт последних тысячелетий, кровавое искупление ему не пошло на пользу.
Уолтер Рейли стоял на капитанском мостике “Дерзновения”, широко расставив ноги и вцепившись руками в покрытый резной арабеской бордюр, точно силился оторвать от него эту потемневшую от соленого ветра доску.
– Вы хотели говорить со мной, Уолтер? – неспешно оглядывая горизонт, сказал я, присоединяясь к задумчивому корсару.
– Да. – Рейли повернул ко мне лицо, моментально стирая с него следы тяжелых размышлений. – Я только что восхищался дарованиями вашего адъютанта, но, сир, еще более я поражен вашими дарованиями! Это было просто грандиозно!!!
– О чем вы? – поинтересовался я.
– Ну как же?! Какой великолепный спектакль вы устроили там, на галеоне. Знаете, когда я учился в Оксфорде, я частенько наблюдал, как балаганные лицедеи представляют люду древних королей. Но чтобы настоящий король так достоверно и убедительно сыграл какого-то безвестного офицеришку… – Мой собеседник восхищенно прищелкнул пальцами.
– Благодарю, – кивнул я, активизируя связь и вызывая Дюнуара. – Но только я уже имел честь сообщить вам, сэр, что я отнюдь не король Генрих Наваррский, а лишь его брат – Шарль.
Рейли лишь пожал плечами, пропуская мои официозные объяснения мимо ушей.
– Тогда, в лесу Анесени, в одиночку, со шпагой против строя, были вы?
– Я. – Согласный кивок вдохновил корсара на новые воспоминания.
– И на Реймсской дороге тоже вы? И тогда, в марте, против Гиза?..
– И в Лувре, и в Реймсе, и против Гиза – все это действительно я. Ну и что с того?
– Должен сказать вам, как добрый подданный, вы были образцовым королем, сир!
– На все воля Божья! – прервал я. – В любом случае, когда б Господь судил мне тяжесть королевского венца, он бы распорядился по-другому.
– Как знать, как знать? – с сомнением покачал головой Рейли. – Лишь для глупцов, разумом своим малоотличимых от коров и свиней, идущих им в пищу, Всевышний ставит легкие задачи. Для тех же, кто воистину наделен умом и волей, у него приготовлены вопросы позаковыристее, но и поинтереснее!
– Быть может, – глубоко вдыхая наполненный йодом свежий морской воздух, согласился я. – Я не силен в теологии.
– Сделаю вид, что вам верю. Но зато вы прирожденный актер! И я бы очень просил вас, когда мы прибудем в Лондон, какое-то время вновь побыть тем, кого вы так гениально играли столь долгое время – вашим братом Генрихом.
Я вздохнул. Смысла объяснять этому отчаянному авантюристу обстоятельства, побудившие меня весь прошлый год носить чужое имя и титул, не было. Тем более что открывать ему всю правду и вовсе не с руки. Но, как говорится, карты на стол!
– Такие предложения не делаются из любви к искусству. Для них должна быть веская причина. Насколько мне известно, ни один драматург еще не сочинял пьес с участием Генриха Наваррского. Откровенность за откровенность – вы что же, Уолтер, намереваетесь поднять мятеж против вашей королевы?
– Я? Мятеж?!
Да славится чудесный и безмятежный свет Дианы,
Да славятся росы, которыми она увлажняет землю.
Да славятся ее лучи, эта слава ночи.
