— Крис, а в гуманность ты тоже не веришь?
Вот и еще одна причина для разрыва…
Однако причины причинами, а наши отношения оставались
прежними. Будь Крис каким-нибудь неотесанным деревенским парнем с Дикого
Запада, все стало бы намного проще. Но он оставался хорошим и плохим, любимым и
ненавистным, прекрасным и уродливым одновременно. В нем все перепуталось, но,
даже если бы он был законченным негодяем, это не помешало бы мне любить его…
Месяц подходил к концу, а я так ничего и не решила. И Крис
тоже. Но ведь он приезжал с Запада совсем не за этим. Дай-то бог хотя бы мне
одной что-нибудь надумать.
И тут в нас проснулась нежность. Мы не знали, когда теперь
суждено увидеться, и я пыталась сделать все, чтобы оставить о себе долгую
память. Это время стало сумерками — нет, чудесной летней ночью, когда
неизвестно откуда появляются мириады светлячков. Я любила Криса так же, как в
Калифорнии, сразу забыв о существовании Мэрлин. Ну и пусть возвращается к ней,
что же я могу поделать…
Гордон, казалось, чувствовал, что происходит, и последние
пять-шесть дней, остававшихся до отъезда Криса, не назначал свиданий. Он избегал
меня, и я была ему благодарна. Мне хотелось побыть наедине с Крисом. После того
как выпал первый снег, я взяла на работе отгул, и мы вместе с Самантой
отправились за город, играли в снежки, гуляли, целовались, смеялись и пели
рождественские гимны.
Рождество в этом году приходилось на среду, и я надеялась,
что Крис встретит его со мной, но он решил уехать. Работа его закончилась, и
никаких причин оставаться у него не было. Разве что ради меня. Но это никогда
не имело для Криса значения. Уж если он решил уехать, то сделает это
непременно.
Я ожидала, что он уедет в пятницу, и крепилась изо всех сил.
Нужно было купить рождественские подарки, но, чтобы не тратить напрасно
драгоценное время, я решила заняться покупками после его отъезда.
Проснувшись в пятницу, я увидела, что он уже одет. На лице
Криса было написано, что он хочет что-то сказать, и я приготовилась услышать
весть об отъезде.
— Я решил, когда мне уезжать.
— Хорошо. Бей скорее, не трави душу.
— Ради Христа, Джилл, не смотри на меня так. Я начинаю
чувствовать себя последним ублюдком. Как будто стоит мне уехать, и всему
настанет конец.
— Извини. Это просто… Ты же знаешь, каково мне сейчас.
— Что я могу сделать? Я собирался сказать тебе,
торопыжка, что хочу уехать после Рождества. В четверг, двадцать шестого. Ты
довольна? Надеюсь, я не расстроил твои планы?
— Какие планы? Кристофер Мэтьюз, я тебя обожаю! Ура!
Аллилуйя! Тогда пошли за подарками.
О господи… Таскаться по нью-йоркским магазинам? И зачем я
только остался! Ты соображаешь, что там сейчас творится? Тебе тоже незачем
толкаться в толпе.
— Не ворчи, это не займет много времени. Все равно надо
будет показать Сэм Санта-Клауса.
— Зачем? Неужели нужно забивать детям голову этим
дерьмом?
— Пойдем, Крис, будь умницей. Пожалуйста.
— О'кей, о'кей, но после этого настанет твой черед
выполнять мои желания.
— Договорились, Крис… А как же Мэрлин?
— Что Мэрлин?
— Ну, я подумала про Рождество и все остальное…
— Слушай, забыла, что она мне не жена? Это мое дело, и
я не собираюсь говорить о нем с тобой. Хватит. Разговор окончен.
— Ладно. Свари мне кофе, пожалуйста. Я соберусь через
полчаса.
Я купила Крису в подарок часы фирмы «Патек-Филипп». С моей
стороны это было чистейшим безумием, но я знала, как он любит дорогие вещи.
Плоские, как на картине Сальвадора Дали, они имели прекрасный простой циферблат
и черный замшевый ремешок. Матери я купила халат, отцу влагомер. У него их было
уже двенадцать штук, но больше ничего мне в голову не приходило. Для Хилари и
Пег — всякие мелочи. Для Джулии — самую сексуальную ночную рубашку из всех,
какие мне попались, и три скабрезных романа. А Гордону решила подарить
старинное издание «Дон Кихота» — толстый том в кожаном переплете. Для Саманты
несколько дней назад я заказала довольно эффектный кукольный дом, который
принесет ей Санта-Клаус. Я знала, что Крис этого не одобрит, но ведь для
ребенка нет ничего слаще…
У меня не хватило воображения придумать для Джона Темплтона
что-нибудь более оригинальное, чем несколько бутылок шотландского виски, но
зато Джин Эдварде и девочкам из журнала пару недель назад я купила в лавке
старьевщика несколько смешных шляп и заранее предвкушала, какой хохот
поднимется в редакции.
Двадцать третьего мы с Гордоном навестили Джулию. Выглядела
она неважно: горящие щеки и блестящие глаза безошибочно свидетельствовали о
высокой температуре. Мы принесли ей бутылку шампанского и подарки, но сцена
была такой грустной, что пришлось пару раз отвернуться, чтобы не выдать себя.
Потом я отдала Гордону его подарок, а он вручил мне свой:
красивую кожаную шкатулку ручной работы.
— Это волшебный ларец для твоих сокровищ, Джиллиан… и
для старых любовных писем.
Внутри лежала открытка со стихотворением, подписанная «С
любовью. Г.». Я была тронута. Это был странный подарок — обычный и в то же
время ужас :о необычный. Как и сам Гордон. Мне давно хотелось завести такую
шкатулку, куда можно класть эвкалиптовые орешки, сухие цветы, пуговицы от
рубашек и массу подобных мелочей — самые простые вещи, которые ничего не значат
для других, но очень много значат для тебя, ибо с каждой из них всегда что-то
связано. Гордон собирался встречать Рождество у сестры в Мэриленде, и это
здорово облегчало мне жизнь.
В сочельник мы с Крисом остались дома, жарили в камине
кукурузные зерна, каждые десять минут гнали Саманту обратно в постель,
целовались и украшали елку — он верх, а я низ. Забраться на лестницу мне было
уже не под силу.
— Ну что, маленькая толстушка, хочешь подарок? —
наконец спросил он с блеском в глазах.
— Еще бы! А ты?
— Конечно.
Я вынесла коробку от Картье и вдруг заволновалась. А вдруг
ему не понравится? По сравнению с маленькой коробочкой в обыкновенной
оберточной бумаге, которую он положил мне в руку, моя коробка выглядела
чересчур шикарной.
— Чур, ты первый, — сказала я. Крис согласился и
начал разворачивать бумагу, пытаясь отгадать, что лежит внутри. Он сидел,
держал в руках коробку, но не торопился раскрыть ее. Я затаила дыхание. Надо
было купить ему какую-нибудь стереоаппаратуру, свитер или лыжные ботинки…
Наконец Крис открыл коробку. Широкая мальчишеская улыбка
расплылась на его лице. Он даже крякнул, и я сразу же почувствовала себя
Санта-Клаусом. Ему понравилось! Ему понравилось! Гип-гип, ура! Он тут же
нацепил часы на руку, дышал на стекло, полировал, проверял ход и не мог на них
налюбоваться, а потом чуть не задушил меня от радости.
