— Захотелось вернуться домой.
— Это неправда. Ладно, допустим, но тогда зачем вам
понадобилось бежать оттуда? Могу представить, как нелегко далось вам это
решение.
— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду. Но нет, я
не бежала. Просто вернулась.
— Из-за мужчины?
Я долго колебалась, но потом кивнула.
— А вы? Почему вы бросили Испанию? — Око за око…
— Я там голодал.
— Теперь вы говорите неправду. — Я улыбнулась,
вынула розу из вазочки и потрогала лепестки.
— Просто настало время уезжать.
— Вы сами бежали оттуда или этого потребовала
она? — Заданный им вопрос позволял мне отплатить ему той же монетой.
— И то и другое. Она совершила самоубийство, а потом я
бежал. — Его лицо выражало глубокую печаль, но на нем не было ни следа
удивления. Его прямота сразила меня.
— Простите, Гордон. — Я отвернулась, жалея, что мы
начали этот разговор. Завязалась рискованная игра. У нас обоих было слишком
тяжелое прошлое.
Лицо Гордона оставалось грустным и серьезным. И я не могла
заставить себя посмотреть ему в глаза.
— Что ж, все это случилось давным-давно. Ее звали
Хуанита. Она была самой прекрасной девушкой на свете. Доброй и чистой. Как
ребенок. Я узнал, что она была малагской проституткой. И она покончила с собой.
Самое забавное заключалось в том, что меня ее прошлое нисколько не волновало.
Мне было совершенно все равно, это ничего не меняло. Я ожидал чего-то в этом
роде. Но она этого не знала. Человек, поставивший меня в известность, сообщил
об этом ей, и она умерла прежде, чем я успел вернуться домой. После этого я и
уехал. Просто больше не мог там находиться. Хоть я и любил этот город, но
всегда оставался в нем чужим. — Я снова кивнула. К сказанному добавить
было нечего. — А ваш любимый, Джиллиан? Кем он был?
— Ничего особенного. — Мне не хотелось говорить о
Крисе. Нужно было отвечать честностью на честность, но Крис еще не стал для
меня таким же давним воспоминанием, каким была Хуанита для Гордона. Его рассказ
был эпосом, мой превратился бы в исповедь.
— Значит, роман продолжается?
— Нет… То есть мы общаемся, но мне кажется, что все
кончено. — В глубине сердца я знала, что лгу. Я не думала, что все
кончено. Наверное, еще не все. Я не могла в это поверить.
— На кого он похож?
— На моего отца.
— А ваш отец на кого?
— Как бы это помягче выразиться… На ублюдка. — Я
подняла глаза и с облегчением улыбнулась.
— О чем это говорит, Джиллиан?
— Ни о чем хорошем. Но я поняла это совсем недавно.
— Вы были счастливы с ним?
— Какое-то время. Да, очень. В нем было много хорошего,
иначе я бы не смогла прожить с ним ни дня. И все же на поверку он оказался
ублюдком, как и мой отец. Я не считаю его плохим человеком. Просто он оказался
неспособен дать мне то, в чем я нуждалась. Я все знала, но закрывала на это
глаза. — Странно. Мы говорили о Крисе в прошедшем времени.
— И все же почему вы решились уехать? Слово «ублюдок»
само по себе ничего не объясняет. Оно означает только одно: вы любили
его. — Ух-х… Гордон был прав. Совершенно прав.
— Верно… Я уехала, потому что он заставил меня сделать
это. А жила я с ним так долго, потому что… потому что любила, нуждалась в нем и
не хотела, чтобы это кончилось. Пока я соблюдала правила игры, все было о'кей.
А потом… все усложнилось. Появилось многое другое.
— Значит, это не кончилось… Я прав, Джиллиан?
— И да и нет. О черт, Гордон! Тут столько всего… — Я
посмотрела ему в глаза. — Кончилось, потому что я больше не верю в его
любовь. И не кончилось, потому что у меня будет ребенок. А это не кончится
никогда. — И тут меня затрясло.
— Кто-нибудь знает об этом? — невозмутимо спросил
Харт.
— Только одна подруга. И он, конечно. Но это неважно.
— Вы не подумывали об аборте? Наверняка подумывали.
— Да. Я думала об этом. Но я хочу ребенка. Понимаю, что
это ужасно осложнит мне жизнь, но все равно хочу. И рожу.
— И правильно сделаете. Будь я на вашем месте, я бы не
решился признаться в этом. Меня восхищает ваша решимость, но у нас
откровенность не в моде.
— Знаю. Я и не собиралась никому говорить об этом. И
что на меня нашло сегодня? Просто сорвалось с языка. — Я отвернулась,
попыталась улыбнуться и почувствовала бережное прикосновение к своей руке.
— Не грустите, Джиллиан. Вы справитесь.
— Спасибо за доверие. Иногда это бывает очень нужно. —
Слабая улыбка коснулась моих губ. Как странно… Цепь взаимных признаний.
Меньше чем за час мы узнали больные места друг друга,
изучили все шрамы и отметины. Что заставляло нас рассказывать о своем прошлом?
Неужели судьба? И тогда я снова бросила камень в его огород:
— А как же ваша семья?
— Откровенно говоря, ее никогда не было, Джиллиан.
— Но вы сказали… — Я удивилась. Он был слишком честен,
чтобы шутить такими вещами.
— Ради бога, девочка, не смотрите на меня такими
глазами! Да, я был женат. Но настоящей семейной жизни у меня не было. Было
что-то краткое, болезненное и начисто лишенное положительных эмоций.
— Тогда зачем же вы женились? — Это было совсем не
в его стиле.
— Все очень просто. Я должен был это сделать. Или
считал, что должен. С тех пор прошло двадцать пять лет. Я мельком увидел одну
юную леди и… ну…
— Она забеременела.
— Верно. Аборт делать она отказалась, я решил сделать
благородный жест и женился на ней. Но брак оказался недолгим. Вскоре после
рождения Грега мы развелись. Вот и все.
— Ну что ж, по крайней мере у вас остался Грег. Вы с
ним ладите?
Он с горечью покачал головой.
— Не слишком, моя дорогая. Грег очень милый мальчик.
Умный, веселый, независимый. Но чужой. Когда я уходил, то попытался забыть о
его существовании, вычеркнуть из памяти. Мне не довелось видеть его маленьким.
А потом я уехал в Испанию, разве вы забыли? Когда я вернулся, ему было
пятнадцать. Трудно стать настоящим отцом пятнадцатилетнему сыну, которого ты
никогда не знал.
— Может быть, в один прекрасный день это все же
произойдет…
Может быть. Но едва ли. Он считает меня неисправимым
материалистом и, пожалуй, совершенно прав. Чтобы заслужить его уважение, я
должен был бы сделать что-то грандиозное. Например, стать художником в воюющем
Афганистане или что-нибудь в этом роде. А это не входит в мои планы. Однако,
леди, мы с вами засиделись, рассказывая друг другу о своем ужасном прошлом.
Давайте-ка я провожу вас домой, уже поздно. — Он подозвал к себе официанта
в тюрбане, и стало ясно, что излияния души закончены. Гордон Харт умел держать
себя в руках. Он посмотрел на меня и вдруг улыбнулся. — Должно быть, вы
имеете странную власть надо мной. Давно я не позволял себе такой
откровенности. — Произнеся этот комплимент, он помог мне встать. Его
прикосновение было нежным, но твердым. Держась за руки, мы спустились вниз и
вышли наружу. Стояла чудесная ночь. Дул теплый ветерок, по мостовой звонко
цокали копыта лошадей, запряженных в нарядные экипажи.
