— Начнем с коктейлей, пока ребята подойдут? — предложила хозяйка.
— Охотно.
Все, что успел увидеть на пароходе Виктор, пока Ростокин вел его по палубам и коридорам «Валгаллы», и сам этот салон вызывали у него двойственное впечатление. Старомодно, но изысканно, во всем чувствуется особого рода рациональность и тонкий вкус одновременно. Ничего нарочитого, никакой стилизации «под старину». Старина самая натуральная и при этом — достаточно современная, чтобы не чувствовать себя в музее.
Впрочем, причина понятна, люди нескольких разных поколений, люди неординарные и хорошо друг друга понимающие, сумели согласовать свои эстетические понятия к взаимному удовольствию. Если бы ему довелось поучаствовать в оформлении интерьеров, он, наверное, попробовал бы привнести и кое-что свое, не выбиваясь из общего стиля. Игорь и Алла наверняка имели в свое время такую возможность, кое-какие детали подсказывали…
Об этом и поговорили, не касаясь пока серьезных тем. Алла с Игорем в самых общих чертах обрисовали, что с ними случилось после того, как Новиков выручил их в Сан-Франциско. Другие подробности здешней жизни Скуратов достаточно представлял после просмотра ознакомительного фильма. Ростокину пришлось только дать некоторые пояснения с точки зрения людей общей с ним культуры, вполне вписавшихся в новую.
О длительной «эмиграции» в этот мир Виктор не задумывался, но всерьез прикидывал, что несколько месяцев согласился бы здесь провести. Особенно при условии, что вернется домой в день отправления.
Слишком здесь много было любопытных моментов, в которых хотелось разобраться.
Ростокин с ним согласился. Свой человек рядом — это же так хорошо! А что скучно Виктору не будет, он ручался.
— Каюту себе сам оформишь. — И тут же объяснил, как это будет выглядеть на практике.
— У нас в самом начале было гораздо проще, — включилась Наталья, — тогда, при постройке парохода, все наши желания и идеи оформлял Замок, нужно было только отчетливо вообразить, что тебе нужно, ну, мы и развлекались, не столько по реальным потребностям, как из любопытства и своеобразного чувства всемогущества. Честно сказать, в большинстве случаев мы даже и не знаем, кто чего себе напридумывал. Это как на «Солярисе» — мало кто хочет, чтобы порождения подкорки стали известны всем. Мы и без того слишком долго и слишком тесно общаемся. Должно оставаться что-нибудь лично твое, сокровенное.
— Что такое «Солярис»? — спросил Скуратов.
Наталья объяснила. Такой книги в его мире не было, да, наверное, и не могло быть. Не тот жизненный опыт и набор фобий, индивидуальных и общечеловеческих.
— Сейчас так не получится, — продолжала она, несколько лет прожившая в основном на пароходе, словно отшельник в скиту. Здесь тоже крылась очередная тайна или — психологическая загадка, наверняка связанная с какими-то подробностями ее прежней биографии. А у кого их не было, собственных загадок? — Создать собственный мирок единственно силой воображения уже не выйдет, но пространства сколько угодно. Любую из пяти сотен свободных кают за сутки можно переоборудовать по собственному вкусу, и мастера, и материалы найдутся. Я — архитектор, помогу, если пожелаете.
Виктор поблагодарил.
— Обязательно обращусь, только сначала осмотреться надо. А пока любая устроит, на ваше усмотрение. Мне бы только компьютер с открытым доступом к вашему информарию.
— То есть к библиотеке, — уточнил Ростокин. — Миллион томов достаточно? А информария как такового здесь не имеется.
Пока они приятно общались, причем и Игорь, и особенно женщины ненавязчиво пытались внушить Виктору, что он здесь может чувствовать себя как дома, в большей степени, чем где-нибудь еще, кроме собственной квартиры, появились Воронцов с Антоном.
Скуратов мельком взглянул на свои часы. День выдался до чрезвычайности длинный, и хронометрически, а уж тем более — по насыщенности событиями, невероятность которых явно зашкаливала.
Мир второй половины XXI века, при всей его дисгармоничности и расколотости на крайне далекие по политическому устройству и экономическому положению регионы, для коренных обитателей «цивилизованных» стран оставался спокойным, благоустроенным и самодостаточным. Не слишком озабоченный глобальными проблемами и «проклятыми вопросами» обыватель мог прожить всю жизнь, никак не задумываясь о том, что творится в Африке или Юго-Восточной Азии. Если у него там не имелось личных интересов.
Здесь, кажется, все обстоит противоположным образом. Требуются специальные, иногда — почти запредельные усилия, чтобы оградить себя от внешнего давления «окружающей среды».
— На то она у вас и «химера», — ответил бы Скуратову Новиков или Шульгин, да и Воронцов, пожалуй, если бы он обратился к ним со своим открытием.
Только эту тему никто сейчас не собирался поднимать. Виктор — в первую очередь. Гораздо интереснее ему показалось разобраться, для чего они сейчас находятся не где-нибудь, а в океане, в девяносто девятом году, как это связано с остальными приключениями и ролью Замка, естественно.
— Как ты думаешь, Антон, что это все-таки было? — спросил Скуратов, когда они отошли к открытой на просторную прогулочную палубу двери салона. Виктору снова хотелось курить, и это был хороший повод. Как бы неудобно отравлять сигарным дымом сидящих рядом женщин.
Далеко внизу, за кормовым срезом верхней палубы бурлила взбиваемая мощными винтами кильватерная струя, с востока шли длинные пологие волны, над невидимыми берегами Африки едва отсвечивало закатным багрянцем облачное небо. Пароход покачивало, не сильно, но ощутимо.
— Я уже много чего понял, и про Замок, и про вас всех, однако… Не укладывается в сознании. Фокусы такие. Если бы нас придавили, как тараканов подошвой, — я бы не удивился…
— Если бы успел.
— Именно так. Замок — явление суперцивилизации, о которой я кое-какое представление успел получить. И вдруг такие шуточки… Смешно, право слово, и заставляет думать…
— О чем? — с интересом спросил Антон.
— О том, что, начиная с визита ко мне господина Суздалева, я стал персонажем забавного, но не слишком умно поставленного фарса… Или — получил солидную дозу галлюциногена и сейчас не курю здесь с тобой, — он демонстративно несколько раз пыхнул сигарой, — а валяюсь, привязанный к больничной койке крепкими ремнями…
— А ведь не лишено здравомыслия, — согласился Антон. — Я с того самого дня, когда научился себя осознавать и рефлектировать, только этим и озабочен. Будь я истинным демиургом, всеведущим, всемогущим и всеблагим, не допустил бы всей той ерунды, что с людьми регулярно происходит. Куда как удобнее — родился, прокатил отведенный тебе срок, как на дрезине по рельсам, увидел кое-что по сторонам, понаслаждался видами, и в… Ну, кто как себе представляет, где путь заканчивается. Однако…
— Ну что — однако? Что может в галактическом масштабе означать примитивный театральный круг?
