— Была такая мысль. Но сам Игорь и отсоветовал. Думаю, просто не хотел вовлекать вас в лишения и тяготы. А может, какими-то другими мотивами руководствовался. У него и спро́сите. Зато когда вы сами возникли на моем мониторе, я случай упускать не стал. Тем более обстановка, по сравнению с прошлыми годами, значительно обострилась…
— Годами? Игорь отсутствует чуть больше полугода…
— Видите, как интересно, — без выражения сказал Антон. — А в нашем мире и нескольких соседних он суммарно прожил около четырех лет. Да и с вашим временем не все так однозначно. По одному счету от момента возвращения Игоря со звезд прошло меньше четырех месяцев, а по вашему личному — больше полугода. Может такое быть?
— Ну, в релятивистском смысле может. В пределах Земли — вряд ли.
— И тем не менее. Потом сядете с Игорем, посчитаете на календарике. Сейчас дело поважнее. Слушайте. В случае Замка мы имеем непредставимой (для меня) сложности искусственный супермозг, который вообразил, что он абсолютный. Разницу вы чувствуете?
— Не задавайте необязательных вопросов. Дальше…
— Я давно и определенно считался его хозяином. То есть — он был просто моим рабочим инструментом. А последнее время он начал себя вести… Понятно?
— Более чем… Вы меня для этого позвали?
— Естественно. Ни один из моих друзей с личностью Замка, который вдобавок создал себе человекоподобный эффектор под именем Арчибальд, на равных состязаться не может. Ввести во временное заблуждение, перехитрить — пожалуйста. Скажу больше — один из наших сконструировал устройство, этакий нейрошокер, позволяющий травмировать супермозг и даже — уничтожить его.
— Уточните, пожалуйста. — Скуратов искренне заинтересовался.
— Что тут уточнять? Точного механизма действия Олег мне не сообщил, да мне это и не нужно. Меньше знаешь — лучше спишь. Если грубо — электрический стул с реостатом. Дистанционный.
— Сурово. И само собой — нерационально.
— Но это же на крайний случай. Как пистолет у полицейского. Я ведь сказал — если Арчибальд выйдет из-под контроля, обычные люди противостоять ему не в состоянии. Замку подвластно время, он умеет создавать биологически неотличимые дубликаты любого человека, наводить галлюцинации какой угодно степени сложности и достоверности. Он, конечно, запрограммирован на непричинение вреда хозяевам, только ведь понятие «вред» можно толковать очень расширительно. Ампутация ноги человеку — явный вред, но, с точки зрения хирурга, имеющего дело с газовой гангреной, — единственно возможный выход и, следовательно, максимальная польза для пациента.
— Согласен. Достаточно сложный мозг, или псевдомозг, всегда найдет массу подобных софизмов.
— Вот я и подумал, что вы, мировая знаменитость, одновременно — посторонний существующим реальностям человек, Замку неизвестный, сумеете кое-что придумать. Всех наших он знает. Уважает, моментами даже преклоняется, но в глубине своей машинной души уверен, что он — выше. Когда понимает, что это не совсем так, — приходит в раздражение. И становится непредсказуемым. Иногда это — страшно.
— Даже вам?
— Мне — тем более. Они не все знают.
— А вы — все?
— Мне так кажется. От чего и не по себе.
— Что вы хотите от меня? Конкретно. Суть задачи и ожидаемый результат…
Антон выпрямился в кресле, закинул руки за голову.
— Ничего особенного. Не думаю, что для вас это будет сопряжено с каким-то риском. Чисто научный эксперимент, думаю, интересный. Половина вашего труда, как мне известно, основана на чисто умозрительных построениях. Ведь вы оперировали данными, полученными в ходе изучения исключительно антропоморфных изделий. Любой созданный на Земле компьютер так или иначе базируется на человеческих представлениях. И все ваши многозначные логики, якобы возникающие в качестве эманации «машинного разума», все равно привязаны к свойствам земной ноосферы, никакой другой. Не скрою, вы талантливо, может быть, гениально, скомпилировали массу крайне оригинальных философских постулатов. Но простите меня великодушно, вы попали в лабиринт, из которого нельзя выбраться, находясь внутри, если не взглянуть на него из третьего, а то и четвертого измерения…
— Вы, кажется, все же прочли мои книги?
— А как же? И вашу нобелевскую речь проштудировал. Очень, очень интересно. Только, в отличие от ваших поклонников, оппонентов, членов Нобелевского комитета, которые все — только люди, я имею возможность посмотреть на ваши труды извне.
— То есть?
Скуратов до сих пор не догадался, что имеет дело с инопланетянином.
— Есть то, что есть. По ряду причин я встречался с представителями нескольких десятков галактических рас. В отличие от Ростокина, не сумевшего достигнуть взаимопонимания даже с одной. Он вам рассказывал?
— Да. Кое-что. Я ему не поверил.
— Ваша беда. А может быть, всего вашего человечества. Упустили шанс. Но мы удивительным образом все время уходим от темы. Это ваша профессиональная уловка?
— Нет, что вы. Само собой так складывается. Любая ваша фраза порождает веер новых вопросов, а я, слабый человек, сейчас не могу найти в себе сил, чтобы отсекать побочные линии.
— Это, наверное, потому, что вы оказались вне воздействия с детства формирующего вашу личность эгрегора.
Скуратов задумался. Мысль показалась интересной. Всего несколько часов он провел здесь, но чувствовал, как изменилось его самоощущение. И дело не в том, что новая информация обрушилась на него разнонаправленными потоками.
— Допустим. Но влияние вашего эгрегора мне тоже не слишком нравится. Я предпочитаю оставаться самим собой. Поэтому наш симпозиум прекращаю. Как бы он меня ни увлекал. Организуйте встречу с Игорем, тогда, может быть, продолжим. И никаких больше отговорок. Если это опять по какой-то причине невозможно, отпустите меня домой. Туда же — «плюс-минус десять минут». Потребуюсь — легко найдете. Нет — я просто замолкаю. Совсем. Понятно?
Скуратов вложил в свой ультиматум предельную жесткость и убедительность.
— Ах, Виктор Викторович, — с ласковым сочувствием хорошего психиатра ответил Антон. — Не такой уж благополучный рай — «химера», где вам посчастливилось жить. А меня и Ростокин, и Новиков с Шульгиным убеждали, что ничего лучшего в жизни не видели.
Однако комплексами и вы там все перегружены. Да и как иначе? Люди и есть люди. Смешно было бы вообразить иное. Вы подсознательно готовы к тому, что над вами могут осуществить насилие, физическое и интеллектуальное. При том, что у вас (на цивилизованных территориях) ровно сто тридцать лет ничего такого не случалось. В организованном порядке, я еще добавлю. Или — вы о таком не слышали. Но гены никуда не делись. Вы подкоркой чувствуете: в любой момент могут прийти ночью, взломать дверь, ударить прикладом в лицо, надеть наручники, отвезти в страшные подвалы… Как в исторических книжках описано. Так или нет? Иначе — с чего бы вам меня бояться? Ну не бояться, остерегаться…
