Белли в свой великолепный бинокль видел происходящее на пароходе, словно с десяти шагов. И отчетливо уловил суть конфликта.
Подчиняясь его команде, пятерка рейдеров, переложив рули «право на борт», снова «последовательно» перестраиваясь в кильватер, начала входить в интервал между «Саксессом» и ничего до сих пор не понявшей толпой транспортов. Кавказские овчарки, сбивая отару, громко лают, оскаленными зубами демонстрируя овцам серьезность своих намерений. Крейсера обошлись гудками сирен, холостыми выстрелами, которые при специальных вставках в гильзы звучат не хуже боевых, и ракетами, указывающими позицию для безопасного дрейфа.
Непривычных звуков, грохота реверсируемых машин и общего возбуждения, охватившего пароход, хватило, чтобы разбудить и привести в состояние раздражения бригадного генерала сэра Джона Литтлтона. Этот дочерна загорелый на беспощадном солнце Раджастхана, сухой и твердый, как солдатская галета, сорокалетний красавец мужчина с пышными, по обычаям Джайпура, усами, был именно тем человеком, о которых и для которых писал Киплинг. «Несите бремя белых…» и так далее.
Если бы история складывалась как-то иначе, он мог бы стать близким и верным другом среднеазиатским русским генералам — Кауфману, Черняеву, Скобелеву. Если бы они (точнее — их сюзерены) согласились, что какой-то Афганистан или Гиндукуш не стоят смертельного противостояния достойных людей. Но — снова всплывает в памяти некий Мольтке, то ли младший, то ли старший, а возможно, даже и Шарнхорст, с германской твердостью сформулировавший: «Твой враг выбран не тобою, а для тебя». Что-то в этой мысли, конечно, имеется, как во всякой более-менее грамотно изложенной, но есть и глубокий психологический дефект. Свойственный именно германскому стилю мышления. Начиная с Канта и Гегеля — «Третьего не дано!». Да что за ерунда?! И третье дано, и пятое, и восьмое. Главное — как подойти к вопросу. Или — к снаряду.
Почему немцы, при всем к ним уважении как к воякам и философам, Москву ни разу не взяли с боя, а русские Берлин — дважды? Да и Париж, к слову сказать. При том, что без всякой войны русские цари отдавали тем же немцам и иным инородцам целые губернии под мирное освоение и заселение. Но их (инородцев) это отчего-то не устраивало. Воевать без шансов на победу им казалось интереснее.
Эти мысли промелькнули в голове Белли краешком, но они вполне определяли его настроение.
Он видел, как, стараясь сохранить достоинство, быстрым шагом спешит на мостик английский генерал, весь в белом и в коричневых кавалерийских сапогах, словно бы сам себя подгоняя стеком, нервно хлещущим по голенищу. За ним торопилась свита.
Времени у Владимира было немерено. Сутки, если не больше. За происходящим он наблюдал с естественным любопытством молодого офицера, оказавшегося в очередном узле истории. В качестве демиурга, нужно отметить. Как и его учителя и старшие товарищи. Потому он не торопился. Человеку, владеющему знанием, приличествует важность. Просто приказал роботу-радисту настроить раструбы звукоуловителя на мостик «Саксесса». Интересно, о чем там сейчас будут говорить. В их положении.
Звук из динамиков доносился очень хорошо. Чисто. Как будто в трех шагах отсюда разговаривали хамоватый моряк и генерал-аристократ.
Началось все абсолютно банально. Что происходит, что вы собираетесь делать и тому подобное. Просто капитан лучше представлял свое положение — пушки солидного калибра, наведенные на его пароход, заставляли быть рациональным. Генерал, в свою очередь, как им, генералам, свойственно, пытался найти какой-нибудь победный выход. Не сдаваться же! Но выход искать предлагалось капитану. Тоже как обычно. А вот тут уже коса нашла на камень.
— Сэр, я не буду вам возражать, — со сдержанной яростью сказал Биндон. — Выведите на палубу весь батальон, что вы везете на моем судне, и прикажите открыть огонь из всего, что у вас есть. Я даже согласен поднять флажный сигнал, если вы прикажете всем вашим войскам сопротивляться до конца. Прикажите только…
Литтлтон с сомнением посмотрел на двигающийся борт в борт крейсер. Его артиллерия выглядела очень впечатляюще, а на мостике стоял офицер, в синем кителе с золотыми нашивками на рукавах, очень похожем на морской английский, и приветственно помахивал рукой.
— Спросите лучше, что им надо, — помрачнев, буркнул генерал и поманил вестового. Тот, зная своего начальника, имел при себе походный погребец со всем необходимым. Подал приличный стаканчик виски и кусок ветчины на плоской тарелке.
— Капитану — тоже.
Биндон с благодарностью принял угощение. Не в том дело, что так уж хотелось выпить, у него самого шкаф в буфетной ломился от бутылок с виски и ромом. Честь оказана. При всей своей грубости и самонадеянности капитан торгового судна признавал, что на социальной лестнице располагается куда ниже строевого генерала. Был бы он сам каким-нибудь коммодором — тогда другое дело.
— Эй, на крейсере, что вы от нас хотите? — закричал Биндон в мегафон.
— Ничего более дурацкого вы не могли спросить? — осведомился Белли, тоже поднеся к губам рупор, совсем небольшой, со встроенным усилителем, но очень похожий на настоящий. — Чего может хотеть командир крейсерской эскадры, задержавший вражеский конвой с войсками? Машины стоп. Капитаны с судовыми документами — к трапам. Вооруженные люди — с палуб долой. Огонь открываю без предупреждения.
Он говорил на очень приличном английском, но с неуловимым акцентом, не позволяющим определить, какой язык для него является родным. Это тоже входило в учебный курс, организованный для них Сильвией.
— Принять бой мы, конечно, не можем, к моему глубокому сожалению, — ответил генерал, взяв у Биндона рупор.
— Нам бы этого тоже не хотелось, — ответил Белли. — Поэтому спускайте катер, у меня на борту все и обсудим, как принято между цивилизованными людьми. Жду только вас, генерал, и вашего начальник штаба с адъютантами, если угодно. Капитан парохода пусть займется поддержанием порядка на борту. Ему в помощь я пришлю нескольких своих людей.
Попросту это означало, что на «Саксесс» будет высажена призовая партия. Ту же инструкцию имели командиры остальных вспомогательных крейсеров в отношении судов каравана. С пяти крейсеров на двенадцать пароходов было переброшено не больше чем по отделению десантников. В подходящих условиях этого достаточно. Даже тысячную агрессивную толпу можно положить на землю выстрелами поверх голов из нескольких автоматов. А среди индийских сипаев агрессивных людей не было.
Через двадцать минут капитанский вельбот с Литтлтоном, начальником штаба бригады полковником Слогеттом и адъютантом лейтенантом Кортни подвалил к специально для них спущенному парадному трапу. Одновременно катер с «Изумруда» высадил группу захвата на «Саксесс». Мичман-человек Криницкий душевно предложил офицерам соблюдать спокойствие и не провоцировать. Уселся на мостике в парусиновый шезлонг, положил на колени взведенный «маузер» с пристегнутым прикладом и легко задремал. Четыре старшины-робота оберегали его отдых и порядок на судне.
Самостоятельную роль дипломата Владимиру до сих пор играть не приходилось, для этого находились старшие товарищи. Но когда-нибудь нужно начинать. Тем более — условия для дебюта наивыгоднейшие. Противник заранее деморализован, а ты — в полном порядке, можешь выдвигать любые требования, одновременно учась хорошим манерам «доброго старого времени». Если оно вообще бывает — «доброе старое». В книжках — может быть, а в реальности любое время одинаково грубое, грязное и кровавое, уж это Белли за годы войн и революций усвоил основательно. Разница лишь в том — бьют ли тебя, перед тем как поставить к стенке, прикладом трехлинейки по зубам и по почкам или подводят к подножию виселицы с неким подобием вежливости и соблюдением демократических процедур.
