— Я сейчас. — Но раньше, чем вошедший заговорил,
Лиана поняла, что это Жак Перье. Верный помощник, правая рука посла — честное
лицо, очки в роговой оправе, всегда битком набитый портфель. Из-за Жака их
медовый месяц заканчивался, так и не начавшись. Она слышала, как они
разговаривают в гостиной. Через минуту Арман вошел в спальню.
— Он ушел? — Лиана, все еще в одном белье, сидела
на постели.
— Нет… Мне очень жаль, Лиана… Тут несколько телеграмм…
Их принесли перед самым отъездом. Я должен… — Он на секунду запнулся, стараясь
заглянуть ей в глаза. Но она только улыбнулась.
— Ладно, я все поняла. Вы будете работать здесь?
— Нет, наверное, пойдем к нему. Закажи пока что-нибудь
поесть. Я вернусь через полчаса. — Он быстро поцеловал ее и вышел, его
мысли были уже далеко. Лиана снова заглянула в меню, но есть ей совсем не
хотелось. Ее мучил другой голод. Ей нужен был Арман, ей хотелось все время быть
с ним. Она легла на кровать, закрыла глаза и скоро уснула. Ей снился пляж
где-то на юге Франции. Она видела Армана и пыталась подойти к нему, но ей
преграждал путь незнакомец с лицом Жака Перье. Лиана проспала два часа, пока
девочки с гувернанткой не вернулись из бассейна.
В соседнем люксе Хиллари Бернхам стояла перед баром и с
раздраженным видом изучала его содержимое. Шампанского было хоть залейся, но ни
капли шотландского виски.
— Черт бы побрал этот паршивый бар. Вонючие
французишки, вечно думают только о своем проклятом вине. — Она захлопнула
бар и повернулась к Нику — темные глаза сверкали, волосы, черные и блестящие,
как шелк, ниспадали на эффектное платье из белого крепдешина. Шляпку Хиллари
швырнула на стул, войдя в гостиную. Отделка апартаментов не вызвала у нее
никакого восхищения, она даже не заметила окружающего ее великолепия. Первым
делом Хиллари распорядилась, чтобы горничная начала распаковывать чемоданы с
одеждой и погладила черную атласную юбку и малиновую блузку, которые хозяйка
собиралась надеть вечером.
— Может, сначала осмотримся вокруг, а уж потом ты
выпьешь, Хил?
Ник наблюдал, как Хиллари, качая головой, отошла от бара,
похожая на обиженного, безнадежно несчастного ребенка. Он никогда не мог
понять, отчего она так несчастна. Конечно, ее всячески баловали и в детстве, и
в юности, муж ее раздражал, она разочаровалась в жизни, и все-таки ему трудно
было понять ее. За маской грубости, дерзости скрывалась прелестная женщина, все
еще имеющая над ним большую власть. Самым грустным было то, что она никогда не
была так же сильно привязана к нему. Несколько раз Нику приходила в голову
сумасшедшая мысль, что на корабле жена изменится, что вдали от нью-йоркских и
бостонских друзей она снова станет той девушкой, которую он встретил когда-то,
но в эту минуту он понял, что все эти мечты — ерунда. Накануне вечером Хиллари
несколько раз куда-то звонила из своей туалетной комнаты, а в одиннадцать ушла
и вернулась только через пару часов. Он не спрашивал, куда она ходила. Теперь
это не имело значения. Они уезжали на целый год.
— Хочешь шампанского? — Он говорил па-прежнему
ровно и доброжелательно, но теплоты в его голосе почти не осталось.
— Нет, спасибо. Я, пожалуй, зайду в бар.
Она взглянула на план помещений корабля и выяснила, что один
из баров расположен как раз под ними. Прежде чем выйти из каюты, она быстро
провела по губам помадой. Джонни гулял с гувернанткой по палубе, и, немного
поколебавшись, Ник решил пойти с женой. Он принял решение не спускать с нее
глаз, чтобы она хотя бы здесь не взялась за старое. Что бы там ни оставалось у
нее в Нью-Йорке, во Франции он не намерен позволять ей делать то же самое.
Американцев в Париже было сравнительно немного, не хватало еще, чтобы о ней
начали говорить. И если она собралась вести себя в том же духе, как и последние
девять лет, то, значит, ему придется ходить за ней по пятам.
— Куда ты?
Она удивленно взглянула на него через плечо.
— Я решил пойти вместе с тобой в бар. — Он
спокойно встретил ее взгляд. — Ты не возражаешь?
— Вовсе нет. — Они разговаривали как чужие люди.
Хиллари спустилась в круглосуточный гриль-бар на шлюпочной
палубе. Ник пошел за ней. Это был тот самый бар, который так заинтересовал
Лиану отделанными кожей стенами. Он выходил окнами на палубу первого класса,
где собралось много пассажиров, наблюдавших за отплытием «Нормандии». Теперь
они парами и небольшими группами направлялись в бар, оживленно разговаривая и
смеясь. Только Хиллари и Ник мрачно сидели в полном молчании, по крайней мере,
так казалось Нику, наблюдавшему, как люди входят и рассаживаются. Внезапно он
ясно осознал, что просто не знает, о чем говорить с этой женщиной, как будто
они совершенно чужие друг другу. Все, что он знает о ней, это то, что она
постоянно ходит на вечеринки, покупает новые наряды и при первой возможности
старается улизнуть в Ньюпорт или Бостон, Как, в сущности, странно, что они
оказались здесь вдвоем. Пока Хиллари заказывала себе виски, Нику пришло в
голову, что она, пожалуй, чувствует себя здесь, в этом баре, загнанной в
ловушку. Он сидел и не мог придумать, что бы такое сказать. О чем говорить с
женщиной, которая избегает его вот уже девять лет? «Привет, как живешь? Как ты
жила эти годы? Будем знакомы, меня зовут Ник…» Он невольно улыбнулся
абсурдности этой мысли и, подняв голову, увидел, что Хиллари смотрит на него с
любопытством и подозрительностью одновременно.
— Что смешного?
Он хотел ответить что-нибудь неопределенно-успокаивающее, но
передумал.
— Мы смешные, Хил. Я все стараюсь вспомнить, когда мы с
тобой последний раз вот так сидели, никуда не торопились, не ссорились. Как
нелепо. Я никак не могу придумать, что тебе сказать.
Он совсем забыл, как она быстро заводится, но совсем не
хотел сердить ее сейчас. У него даже мелькнула надежда, что они снова найдут
общий язык. Может быть, без своего бостонского дружка Хиллари изменится. Он
снова улыбнулся своим мыслям и накрыл ее длинную нежную руку своей,
почувствовав под пальцами бриллиант в десять каратов, который сам когда-то
подарил ей. Вначале он дарил ей много драгоценностей, но это ее не очень-то
радовало, и в последние годы он перестал делать ей подарки. Зато теперь она
получала дары от других, например этот жакет из лисы, который появился у нее
прошлой зимой, потом большая брошь с изумрудами — она ее надевает, словно
дразня его… кольцо с рубином… Он старался не думать об этом. Ничего хорошего от
этих размышлений не будет. Он заглянул в ее большие темные глаза и улыбнулся.
— Привет, Хиллари. Как хорошо, что ты здесь, со мной.
— В самом деле? — Она казалась скорее грустной,
чем рассерженной. — Не знаю, почему так получается, Ник. Я никогда не была
тебе хорошей женой. — В ее голосе слышалось не раскаяние, а лишь легкий
оттенок горечи.
— Мы стали чужими за эти годы, Хил, но, я надеюсь, не навсегда.
— Навсегда, Ник. Ты ведь почти не знаешь меня, а я,
сказать по правде, часто не могу даже вспомнить, кто ты такой. Я только смутно
помню, что было время, когда мы с тобой куда-то ходили вместе, ты казался мне
таким красивым, мы смотрели друг на друга… — Ее глаза заблестели, она
отвернулась. — Теперь все не так.
