– Да, но не совсем. Это все-таки ударная СТРОКА.
Марта сонным голосом:
– Не понимаю.
– Ну, например, в анекдоте про «немца, русского и Бельмана
[16]…»
– Почему всегда именно Бельман? – говорит Марта и тихонько рыгает.
– Просто так говорится. Помолчи. Так вот, немец, русский и Бельман поспорили, у кого папа меньше всех. Немец говорит: «Мой папа такой маленький, что помещается в коробке из-под обуви». А русский: «А мой папа такой маленький, что помещается в спичечный коробок».
– Действительно, крошка папа.
Мы смеемся.
– Окей, это был сетап. А теперь!.. Подготовься к ударной строке. Вот она: «А Бельман заплакал и сказал: „А мой папа завалился за плинтус и умер“».
Марта сидит с каменным лицом, потом широко зевает.
– Не самая смешная шутка из тех, что я слышала в этом году.
Вообще-то Марта очень милая и очень искренняя. В принципе, это хорошо, но я все же показываю ей язык, отворачиваюсь и пишу дальше:
RUTIN: несколько шуток про суровые будни.
SЕТ: Несколько шуток подряд. Сет может длиться от нескольких минут до нескольких часов, зависит от шоу.
ПРО БОМБЫ. К черту! Никто не смеется.
ПРО СМЕРТЬ. Идет на ура. Все смеются.
Это ж надо! Даже когда я учусь смешить людей, находится слово, напоминающее мне о маме. Но я гоню эти мысли. Пункт 5. Не думать слишком много. Не думать слишком много. Не думать слишком много.
Я украдкой взглянула на кровать. Похоже, Марта заснула на горе подушек. Светлые локоны разметались, бейсболка налезла на глаза. Мне надо придумать шутку. Смешную шутку, а не странный анекдот про Бельмана.
Я достаю мобильный телефон, где у меня записаны смешные случаи и штуки, которые действуют на нервы. Длинные бороды сеттеров, запутавшиеся наушники, всякая ерунда из соцсетей, люди, которые постоянно задают вопросы, когда смотрят фильм, папа, который не закрывает дверь, хотя его об этом попросили. Все это недостаточно смешно.
Слышу тихое посапывание. Марта, наверное, сильно устала. Вдруг мне вспомнилось, как на прошлой неделе я покупала пончик после школы. Кажется, тут затаилась шутка. Она как будто шевелится в глубине моего мозга. Я начинаю писать. Пишу, зачеркиваю, снова пишу. Минуты летят, а я продолжаю писать в своем блокноте с фламинго на обложке. И тихо проговариваю слова себе под нос. Пробую разные формулировки. Выбираю, какая лучше. Смешнее. Я забыла о времени и не знаю, сколько прошло – четверть часа, полчаса или час. И на этот раз дело не в электронных часах.
Наконец я откладываю ручку, шутка готова. Моя первая собственная шутка! С сетапом, ударной строкой и всем таким. Я встаю и трясу Марту. Сдвигаю бейсболку и поднимаю указательным пальцем одно ее веко. Синий глаз недовольно смотрит на меня.
– Марта, Марта, послушай!
– Что?
– Я придумала свою первую смешную шутку!
Марта проснулась, она зевает и потягивается, как кошка.
– Окей. Давай.
Я встаю перед ней. Делаю глубокий вдох. Потом выдох. На меня нападает странная нервозность. Но если я сейчас не смогу сделать это перед Мартой, перед кем тогда смогу?
В груди сильно бьется сердце, но я начинаю:
– Так. На днях я была в кафе и купила пончик.
– В каком кафе? В «Манем»?
– Это не важно. Помолчи, Марта! И мне дали чек. Зачем мне чек на пончик? Я плачу, мне дают пончик, вот и все. Зачем тратить бумагу и чернила на такую покупку?!
Я делаю короткую артистическую паузу и продолжаю:
– Трудно представить себе ситуацию, когда этот чек может понадобиться, чтобы сделать возврат товара.
Марта широко улыбается и фыркает носом.
– Смешно. Но вообще-то не знаю, может, мне просто нравится слово «пончик».
В эту секунду хлопает входная дверь и квартира сразу же наполняется громкими голосами. Это вернулись Мартины мама, папа и младший брат.
– Му’а, Му’а, ты дома? Ты дома? – кричит он.
– О-о, нет, – стонет Марта. – Банджолом has entered the building
[17].
Самые хрустящие сухарики
– Она вообще не плачет! Я не знаю, что мне делать… Уже почти полгода прошло… Это ненормально.
Поздний вечер. Я слышу, как папа говорит по телефону. Он думает, что я заснула, а я не сплю. Я лежу и смотрю на ютубе стендап-комиков. У меня наушник в одном ухе, чтобы услышать, если папа приблизится к моей комнате. На самом деле я должна была выключить телефон полчаса назад. Когда папин голос приближается, я вынимаю наушник из уха и лежу тихо. В темноте различаю силуэт Дарта Вейдера.
– Да, но я беспокоюсь! Она никогда не ходит со мной на могилу. И от щенка отказалась. Я ничего не понимаю.
Молчание. Папа что-то бормочет. Мне не слышно слов. Интересно, с кем он говорит? Вряд ли с Осси. Может быть, с каким-то знакомым или с бабушкой. Я не люблю, когда он говорит обо мне за глаза. Как же он не понимает, что так для него лучше? Не понимает, что я не хочу, чтобы он страдал еще больше, когда горя и так хватает? Не хочу, чтобы ему приходилось меня утешать.
Как маму.
Каждый раз он садился на край ее кровати. Каждый раз говорил, что маме нужно просто немного отдохнуть. Каждый раз она не хотела пойти с ним к бабушке, или в парк, или в гости. Только плакала все время. Беззвучно. Ни всхлипов, ни крика, только молчаливые слезы, они текли и текли по щекам блестящими струйками. Потоки, потоки слез! Хватило бы на целую ванну.
А я не хочу плакать. Стараюсь изо всех сил, только чтобы не заплакать. Но иногда слезы все-таки выступают на глазах. Ненавижу. Я сглатываю слюну и заставляю их убраться восвояси. Я глотаю снова и снова. Это бывает непросто, но помогает. Нужно только справиться с комом в горле. Когда слезы подступают совсем близко, я поступаю так, как это было недавно в туалете. Ложусь на пол, чтобы они не вытекли из глаз, а если какая-нибудь слезинка все-таки вытечет, пальцем задвигаю ее назад. Подвожу к тому месту, откуда она взялась. Заталкиваю вглубь. А лучше всего в такие моменты отвлечься. Посмотреть какой-нибудь фильм. Громко похрустеть сухариком. Самые хрустящие – «Ваза-спорт». Я снова оттарабаниваю свой список: 1. Остричь волосы. 2. Не приручать никаких живых существ. 3. Не читать книг. 4. Носить только яркую одежду. 5. Не думать слишком много (лучше вообще не думать). 6. Отменить прогулки в лесу. 7. Стать Comedy Queen!
