Я показываю папе, куда нам сесть: четыре скамьи составлены вместе, чтобы было удобно разговаривать. Я достаю из ящика своего стола папку с подготовленными записями. У нас повестка дня, мы должны докладывать по ее пунктам. Ненавижу выражение «повестка дня», даже не могу объяснить почему. Так иногда бывает. Просто терпеть не можешь некоторые слова. Вот еще слова, которые я ненавижу:
1. НЯМ-НЯМ – как уже упоминалось.
2. ПЛЕД – только послушайте: пле-е-ед. Блеянье какое-то! Чем не угодило слово «одеяло»?
3. НОЗДРЯ – худшее словечко для обозначения части лица еще надо поискать.
Так вот. ПОВЕСТКА ДНЯ – дурацкое выражение.
Когда я сказала об этом Сесилии, она предложила заменить его на «программу».
Сесилия говорит на эльвдальском
[25] диалекте, поэтому у нее получилось «прахрамма». Я сказала ей, что лучше уж буду говорить «повестка дня». Без обид.
Я снимаю куртку и читаю первый пункт: «Поприветствуй своих родителей».
Своих родителей.
Не думала, что повестка дня этого дурацкого собрания причинит мне боль.
Я сделала приветственный жест рукой (кажется, немного перестаралась).
– Добро пожаловать на родительское собрание, папа.
Папа отвечает:
– Спасибо.
Так. Я зачеркиваю первый пункт жирной чертой.
Папа только что звучно высморкался в раковину и, громко подвинув стул, сел. Я смотрю на него. Господи! Лицо раскраснелось, стекла очков затуманились, шлем как у клоуна перед вылетом из пушки. Вполне мог бы работать в цирке.
Папа спрашивает:
– А почему без Сесилии?
Я хочу показать, чтобы он снял шлем, и стучу по своей голове.
– В смысле? Она ненормальная? – шепотом спрашивает папа. Он огорошен.
– Не-ет! Сними шлем! Please!
– А-а! Ой, забыл.
Наконец он снимает с себя шлем.
– Сесилия не будет участвовать в разговоре.
Папа всем телом откидывается назад. Это уж точно преувеличенная реакция.
– Ты шутишь?
– Это совсем не смешно, так что нет, не шучу.
Папа смотрит на меня, он шокирован. Поясняю:
– Вернее, она придет. На некоторое время. Но не на весь разговор.
– Но почему?
Он так громко это произносит, что вся семья Тиры оборачивается на нас. Тира смотрит на меня с такой миной на лице, будто меня только что стошнило.
Я еле сдерживаю стон.
– Просто так принято. Помолчи сейчас.
Дальше я читаю про себя: «Пункт 2. Расскажи, как ты собираешься построить разговор».
– Я собираюсь построить разговор по пунктам повестки дня.
Папа удивляется:
– Вы в самом деле так говорите?
– Я так говорю.
– А можно узнать подробнее, как именно ты собираешься его построить? Какие у тебя на этот счет соображения?
Тут я совсем выхожу из себя.
– Ты замолчишь или нет?! Разговор здесь строю я! Прекрати задавать вопросы!
– Хорошо, извини, больше не буду.
Я рассказываю о моих оценках по предметам, а папа внимательно, почти не перебивая, слушает, только все время поглядывает на Сесилию. Наконец Сесилия встает и подходит к нашему столу. Сегодня она оделась нарядней, чем обычно. На ней темно-синие джинсы и белая блузка. Она садится рядом с папой. У папы довольное лицо.
Сесилия спрашивает его:
– Все хорошо?
– Вполне.
Она обращается ко мне:
– Как далеко вы продвинулись?
– Мы дошли до пункта, в котором надо рассказать о своих сильных и слабых сторонах и когда мне требуется помощь.
Закусив нижнюю губу, я соображаю, насколько честно я должна отвечать.
– Значит, моя сильная сторона в том, что хорошо учусь по шведскому языку. Хорошо понимаю текст, хорошо читаю вслух и так далее. Еще я люблю обсуждения. И еще у меня наследственное чувство юмора. Я умею хорошо шутить.
Папа, откашливаясь:
– Э-э… это, наверно, не относится к школе?
– Относится! Ты сам говоришь, что в школе мы готовимся к жизни. Юмор – одна из самых важных в жизни вещей. Невозможно представить себе мир без юмора.
Папа говорит:
– Боюсь, на моей работе юмора маловато.
Но я не обращаю внимания и продолжаю:
– Физкультура тоже моя сильная сторона, кроме игры в вышибалы, тут я хуже всех, мне не нравится кидаться в других мячом. Еще у меня хороший английский, но не из-за уроков. Извините, Сесилия, не хочу никого обидеть, но я правда думаю, что это потому, что я много смотрю ютуб. Также у меня все хорошо по обществоведению, я считаю, это очень интересный предмет, политика и все такое. Еще по природоведению и по химии, конечно! Я люблю про химические элементы, мне это интересно. Натрий, магний… я знаю много порядковых номеров наизусть. На самом деле у меня почти по всем предметам хорошие успехи. И еще я скромная, – добавляю я и смеюсь собственной шутке.
– А ты знаешь, что означает быть скромной? – спрашивает Сесилия. Она, видимо, не чувствует иронии.
– Ну да! Это, типа, когда не хвалишь самого себя. Не говоришь, что ты лучший, а только: «Нет-нет, что вы, я не умею хорошо рисовать лошадей». Хотя на самом деле прекрасно умеешь.
– Да, вот именно.
– Я пошутила про скромность. Потому что я сказала, что у меня хорошие успехи по всем предметам.
Сесилия громко смеется:
– Вот оно что! Смешно!
Я же говорю: у Сесилии, похоже, нет юмористической жилки.
Папа не смеется, он обращается к ней:
– Это так? Вы тоже думаете, что у Саши все хорошо?
– Да, я так думаю. У Саши в школе все хорошо, да. Но должна сказать, это было трудное полугодие. К тому же ее мама ушла….
Ушла. Опять это слово.
Сесилия смотрит на меня. Я вдруг замечаю, что моя нога прыгает вверх-вниз, как у Осси. Я чувствую себя неловко. Мне неприятно, что она затронула эту тему. Но я изо всех сил стараюсь этого не показать.
Папа кивает и опускает взгляд на скамью. Она цвета светлого дерева. Только не плачь. Нельзя. Я сердито смотрю на папу. Впериваюсь в него глазами. Как будто взглядом могу остановить его слезы.
Папа спрашивает Сесилию:
– В чем это выражается?
