– Ты как раз вовремя, – сказал уважаемый египтянин, не поднимая головы. – Смотри: Ботвинник
[68] предлагает обмен ферзями на тринадцатом ходу. Прямо произведение искусства!
– Великолепно, – пробормотал я, чтобы ему было приятно.
Я смотрел, как они играют. Время от времени Хайсам протягивал мне вазочку с лукумом. Потом я отправился домой к папе с сердцем таким же мягким и тающим, как лукум.
10
На следующий день как только я пришел в коллеж, то заметил, что во дворе что-то изменилось. Повсюду суетились полицейские, расставляя красные и белые конусы, чтобы обозначить дорожки. Другие полицейские устанавливали и тестировали светофоры. Еще один тип доставал из грузовика с надписью «Безопасность на дороге» велосипеды и миниатюрные машинки. Глазами я искал Мари в толпе учеников, но не находил. Мне сразу стало ясно, что она в огромной опасности: Мари потеряется в сложном лабиринте, организованном полицейскими, и всё полетит к черту из-за этих тренировок ПДД. Я решил, что надо действовать. Из тревоги зародилась надежда… Спасибо, Хайсам, спасибо, Нимцович! Прозвенел звонок, и все пошли в класс.
К счастью, на уроке истории я сел у окна: весенний ветерок освежал мне голову, пока остальные погружались в колодцы веков. С этого места я мог наблюдать за приготовлениями во дворе. Время шло, а Мари всё не было, и я даже не знал, хорошо это или плохо. Я уже представлял, как она теряется среди этих машинок, велосипедов и знаков, словно во враждебном городке. Она не выпутается из такой ситуации, ее унизят, буквально размажут – и конец всем нашим надеждам. Я совершенно не слушал учителя. Кажется, речь шла об эпохе, когда короли и принцы тратили половину своего времени на то, чтобы поубивать друг друга. Другая половина уходила на то, чтобы избежать покушений, а третья – чтобы родить сына или победить в войне. На самом деле это всё глупо и не внушает никакого оптимизма по поводу будущего человечества. Но это мое личное мнение, которое вряд ли бы заинтересовало учителя, человека серьезного, да еще и со слуховым аппаратом в правом ухе – казалось, он постоянно на связи с Людовиком XIV. Из-за затычек в ушах я называл его Бетховеном.
Вот о чём я думал, когда вдруг услышал скрип школьных ворот и увидел Мари, которая снова опаздывала. Конечно, у нее теперь уходило больше времени на то, чтобы добраться до школы, считая шаги, – она сама так говорила. Может, Мари иногда терялась без своей нити Ариадны – я представлял, как она бродит по пустынным улочкам, пытаясь найти дорогу в школу и натыкаясь на всё подряд. От такой картины сердце мое превращалось в печеное яблоко, такое же сморщенное и пустое внутри. Я следил за ней взглядом. Мари шла по двору механическим шагом сомневающегося робота, потому что наверняка поняла, что что-то не так. Раз, два, три – направо; раз, два – налево. Она наткнулась на дорожный конус, замерла на несколько секунд, пытаясь рассчитать дорогу, повернула обратно, но тут же затерялась среди велосипедов. Из глубины двора за ней с подозрением наблюдал полицейский. Не хочу хвастаться, но я предвидел катастрофу. Заметьте, это не так сложно, когда постоянно живешь с ощущением, будто она вот-вот разразится. Это я извлек из уроков истории. Мари потерялась посреди фальшивых светофоров и фальшивых знаков «Стоп» – всё вокруг нее было фальшивым. Хуже всего то, что и остальные в классе заметили происходящее и уже угорали над ней, пуская слюни и подталкивая друг друга локтями, словно в цирке. Я подумал, что всё кончено: слишком очевидно, что она ничего не видит. Я подскочил на стуле, как пружина. Потом, сам того не замечая, поднялся и заявил учителю:
– Можно выйти? У меня колики.
– Колики?
– Да, понос, если вам так больше нравится. С вами такого не бывало?
Прошло какое-то время, прежде чем мой ответ добрался до его мозга: может, из-за слухового аппарата, а может, из-за моей наглости. А затем глаза историка будто заволокло дымом.
– Ну вы хотите деталей, я вам их предоставлю!
Мне показалось, что он ждет инструкций от Людовика XIV. Наконец я вышел.
Когда я нагнал Мари во дворе, то заметил, что все давно прилипли к окнам и на нас смотрят. В классах началась настоящая суматоха, несмотря на учителей, которых следовало уважать. Мне показалось, что мы с Мари на арене, а эта публика желает нам смерти, – такая вот историческая аналогия.
Я пробежался по лабиринту, проложенному ребятами из «Безопасности на дорогах», и добрался до застрявшей в тупике Мари. Наверняка она почувствовала меня, потому что сказала:
– Это ты, Виктор?
– Да, я, твоя космическая нить Ариадны.
Мари вздохнула с облегчением, и я подумал, что для нас не всё потеряно. Момент был не самый подходящий, но я всё-таки спросил:
– Ты еще злишься?
Она покраснела, но я не знаю, от злости или от любви. Или от того и другого разом.
– Да, я злюсь. Но в то же время знаю, что никогда и никого не полюблю так, как тебя. Однако если бы я могла видеть, то влепила бы тебе пощечину, и мне стало бы легче.
– Подожди, я сейчас подойду.
Я не хотел, чтобы Мари промазала, как в первый раз, поэтому подбежал и встал прямо перед ней.
– Давай.
Как только мне влепили пощечину, вся публика в окнах зааплодировала, засвистела, заухала, а учителя безуспешно пытались как-то погасить этот огонь. Замерший в глубине двора полицейский явно спрашивал себя, куда он попал. Разноцветные звездочки кружились у меня перед глазами, в ушах звенело. Оказалось, у Мари тяжелая рука. Я даже не знал, что может стать так хорошо, когда тебе так больно.
– Отлично, теперь за мной. Слышишь мои шаги?
После такой жестокости всё улеглось.
– Слышу.
– Ухватилась за нить?
– Да. И больше не отпущу.
Так мы пересекли двор на глазах у всех свесившихся из окон учеников, на лицах которых застыла странная смесь разочарования, насмешки и восхищения. Я подумал, что перед ними сегодня разыграли самый захватывающий в мире спектакль. Прозвенел звонок с урока. Было несложно догадаться, что нас точно вызовут на ковер. Вспомнив о Счастливчике Люке, я сказал Мари:
– Назови какую-нибудь известную книгу, которую можно найти у нас в библиотеке.
– Зачем? Ты собираешься читать на перемене? Не хочешь немного побыть вместе?
– Да нет же, я тебе потом всё объясню. Это важно, иначе нам грозят большие неприятности: нас схватят, разлучат и отправят в изгнание.
– В изгнание? Это как?
– Я себя понял. Это папина теория о любовных штучках… Короче, книга! Для кого-то, кто только- только начал читать и желает наверстать упущенное. Пока что не задавай вопросов.
– Хорошо… Поверю тебе. Погоди… А что этот человек любит?
