Она сглотнула.
– Привет, – прошептала она ему наконец.
Несколько мгновений он стоял неподвижно, и ей показалось, что у него очень хорошо получается замирать. Даже профессионально. «Может, он мим», – сказала особо впечатленная часть ее мозга. «Нет, караульный в замке», – возразила она сама себе. Все еще под впечатлением, учитывая полное отсутствие замков в, ну… Иллинойсе.
Затем он поднял правую руку. Медленно поднес ее к груди и почесал крупной кистью в области сердца.
– Вы… – произнес он, держа ладонь на сердце, и Норе вдруг сильно захотелось сосчитать удары ее собственного. Раз-два, раз-два.
– …напугали меня, – договорил он, хотя ни в тоне его, ни в тихом голосе не прозвучало и намека на испуг. Он чуть двинулся, опустив руку. Глаз все еще не было видно из-за бликов на стекле очков, но она чувствовала на себе его взгляд.
– Простите, пожалуйста, – извинилась она, придвинувшись к перилам и облокотившись на них все еще скрещенными руками. – Я не хотела…
– О нет, я… – начал было он, но замолк. Заговорив снова, он понизил голос: – Простите, если я разбудил вас, когда вышел сюда.
– Ничего страшного, – ответила она, кивая на здание. Такое ощущение, будто они двое были в сговоре, шептались в темноте. – Вы никого не разбудите.
Три из шести квартир в здании были заняты людьми с… не очень острым слухом, мягко говоря. А Бенни, который жил под Норой, при любом удобном случае пел дифирамбы своей машине, генерирующей белый шум, так что он определенно их не услышал бы.
– Я в это время всегда не сплю, – добавила она и поджала губы. Зачем она это сказала? Это же был секрет.
Он склонил голову набок, и все черты его лица словно разом изменились – поднятая бровь, вздернутый уголок рта. Что-то в его выражении неподдельного интереса и любопытства задело Нору за уязвимое, давно забытое место.
Словно она уже давно – многие месяцы, если честно, – ничего не чувствовала. И ни с кем не знакомилась.
Щеки у нее приятно потеплели.
– Правда? – спросил он.
– Да. – Она не собиралась ничего объяснять, особенно потому, что ее слова прозвучали бы… с придыханием, которое она не планировала. Но, не успев сообразить, она добавила: – Это золотой час.
«Нора! – заголосил ей разум (и без придыхания). – Что! Ты! Такое! Говоришь!»
У нее промелькнула надежда, что мужчина внизу не расслышал. Ну из-за этого своего ветерка на первом этаже.
– Золотой час?
Ладно, хорошо. Он расслышал.
Она прокашлялась. Надо было ответить, кратко, не странно (или с придыханием). Затем она бы завела разговор о Донни и принесла необходимые, на ее взгляд, соболезнования.
– Я так называю это время дня… или, видимо, еще не дня? – «Восхитительно», – подумала она, фигурально закатив глаза. – Всегда считала его таким спокойным и бесшумным.
Он снова замер, нахмурив бровь, будто раздумывая над ее словами. Затем криво ухмыльнулся, одновременно самоуверенно и самоуничижительно.
– Теперь он не такой бесшумный, – ответил он, шагнув к балкону, и Нора постаралась не обращать внимания на чувства, вызванные в ней его улыбкой и нежным голосом. Особенно в том самом месте под скрещенными руками.
«Боже, – думала она. – С этим лучше что-то сделать».
Она прижала их сильнее к груди.
– Ничего страшного, – повторила она, а губы невольно изогнулись в улыбке.
– В моей профессии это значит кое-что другое. Я про золотой час.
– Вы фотограф? – Нора слышала это словосочетание только в одном контексте: что-то про освещение в определенное время суток. И это время точно было не четыре утра.
Усмешка – и уверенность – потухли.
– Эм. Нет. Не важно. Это не очень… приятно.
Теперь была очередь Норы с любопытством склонить голову. Что неприятного может быть в сочетании «золотой час» в любом контексте?
– О чем вы?
Вот после этого ей абсолютно точно надо было найти способ вспомнить о Донни. Абсолютно точно.
Его грудь поднялась со вздохом и опустилась на выдохе. Когда он наконец заговорил, делал это очень робко. Как бы извиняясь.
– Мы так называем первый час после получения травмы. Серьезной травмы. Это время, когда… Это промежуток, когда лечение наиболее эффективно.
– О, ясно. – Она опустила взгляд ниже его лица, осознав одну деталь: он не в пижаме, это форма медработника. – Вы доктор?
– Да.
Ух ты, хорошо, что миссис Салас из квартиры 2Б еще спала. Нора почти слышала ее голос у себя в голове. «Доктор, Нора! – воскликнула бы она. – Ты разве не хочешь замуж за доктора?»
Нора прочистила горло, отметая эти мысли. Надо заговорить о Донни. Сейчас неплохое время.
Но вместо этого она спросила:
– Вы работаете в ночную смену?
– Я работаю, когда понадобится, – ответил мужчина, и ей показалось, что она слышит усталость в его голосе. – Все время.
Это прозвучало так… упаднически, то, как он это произнес. Так вымотанно. Она открыла рот, чтобы что-то сказать: что ей жаль, что это, должно быть, очень тяжело. Однако он ее опередил:
– Вы тоже?
– Работаю ли я тоже все время?
Он улыбнулся ей, теперь по-другому. Нора подумала, что эта улыбка как рассвет, хотя вокруг было еще темно. Эта улыбка озарила все мысли в голове девушки: Донни, квартира, дом.
– Вы работаете в ночную смену? – уточнил он.
– Ой, нет. Я просто жаворонок, наверное. Работаю днем. Из дома.
Он этого не спрашивал, верно? Но внезапно этот разговор обрел для Норы характер золотого часа. Тайный, особенный и только для нее.
– О, правда? – спросил он с этой сладостной ноткой интереса в голосе. Он поправил очки, и в эту секунду Нора поддалась абсурдному порыву притяжения к этому мужчине. Она почти пропустила его следующий вопрос.
– Кем вы работаете?
Она улыбнулась ему, в предвкушении пошаркивая ногами по деревянному полу. Ей уже давно не представлялось возможности поговорить, по-настоящему поговорить о своей работе с кем-то, кроме своих коллег. Ей нравилось то, чем она занималась, несмотря на все мигрени, одолевавшие ее в последнее время, новое положение дел и так далее. Ладно. Она ответит на этот вопрос, а затем поднимет тему Донни.
– Я занимаюсь дизайном в…
Но, прежде чем она успела закончить, ее речь прервал крик.
– Что за черт?! – воскликнул мужчина, повернув голову в сторону, во тьму черной уже не-ночи.
Нора не сдержалась.
И засмеялась.
Он посмотрел на нее, снова поднеся руку к груди и мило погладив ее в области сердца. Этого высокого красивого мужчину в очках было так легко испугать, что… ей стало невероятно весело. Она была полностью и искренне им очарована.
