Но вернемся в настоящее. Этим летом мне пришлось фактически ликвидировать мою кошачью фирму. Я набрал номер своего старого знакомого и договорился с ним об организации распродажи фотографий и автографов в душном общественном центре Кента. Конечно же я не сомневался, что этот тип не преминет явиться. Еще издалека он начал петь старые дифирамбы, но я сразу же сменил тему:
– Так, все, забудь про Микки Старра! Лучше припомни того парня, с которым я работал в межсезонье.
Под мышкой тип держал небольшую стопочку подписанных фотографий, которые он успел прикупить до моего прихода. Задумавшись, парень едва не выронил свою добычу.
– У тебя ведь было несколько подопечных? – спросил он.
– Нет, – ответил я. – Только один.
– Хм, – отозвался он. – Значит, это тот, что не попал к Дону Оуэну. Ты, верно, выгнал бычка за пределы его загона.
– Я познакомился с ним в Лос-Анджелесе, если что.
– Угу… Все по любви, так сказать. Психея и Фатум. Не, я ни на что не намекаю…
– Слушай, – сказал ему я, – мне тут нечего стыдиться.
Впрочем, я лгал. Еще как я должен был стыдиться!
– Лос-Анджелес, да? Это мог быть Чаво… Толос… Слушай, если бы он был такой же звездой, то я бы не выпрыгивал сейчас из штанов. Давай же, иначе я вовсе торкнусь головой, если ты не скажешь!
Я смягчился, но при условии, что этот тип купит сувениров на сто долларов.
– Броубитер, – сказал я, пересчитывая деньги и украдкой глядя на него.
На лице парня не промелькнуло и тени узнавания.
Тогда я рассказал о приемах, которые применял Аво Григорян, о его уловках – но этот тип явно ничего не знал. Он ничего не слышал ни о «Самом Страшном Божьем Творении», ни о «Самой Большой Божьей Твари», ни о «Самом Непреклонном Детище Создателя». Не знал он также ни о Гарри Шарнире, ни о Моноброви, ни о Бровастом Громиле (иногда просто Бровь)… Не слышал он и о Харри Кришне или Волосатом Гарри, а имена вроде Ра, Шах, Ближневосточный Зверь вообще не произвели никакого впечатления. Даже не стоило упоминать Огра Грегори, Кебоба-Убийцу или Браво Аво. Когда я произнес имя Кавказский Кинг-Конг, парень даже бровью не повел.
Он совсем не знал, кто такой Аво.
– И что же с ним случилось? – осведомился он.
– Сам не знаю, – ответил я. – Только мы собрались сорвать большой куш, а он – бах – и поминай как звали…
Вот в таком вот состоянии души я и пребывал – затюканный и утомленный, – когда в прошлый уик-энд мне позвонил мой старый приятель, тот самый хамоватый Джонни Трампет, и позвал меня в дорогу.
– Тут до меня дошли слухи, – раздался голос в телефонной трубке, – что ты ударился в ностальгию. И меня что-то тоже потянуло, особенно если вспомнить твой старый должок, о котором я тебе никогда не напоминал…
Позвони он мне в другой ситуации, я бы послал его куда подальше и повесил трубку.
– Трампет, что тебе надо от меня?
– Слушай, твой долбое… просто потрясает меня! Ты что, не в курсе, что наше дело сейчас процветает? Ты не слышал про Халка Хогана и Уорриора, что прямо сейчас ломят бабки в Нью-Йорке? Даже те раздолбаи, с которыми мне приходится работать и которые то и дело пускают слезу при воспоминании о былых деньках, – даже они говорят, что новые правила пошли для нашего спорта на пользу. Я звоню тебе, чтобы попросить у тебя кое в чем мне подсобить. А потом ты сможешь еще и заработать на этом. Ты же знаешь, что я тебе доверяю. Я не хочу нагреть тебя или что-нибудь в этом духе, я хорошо отношусь к тебе. Но дело в том, что финансист из меня никакой, да еще есть привычка швыряться деньгами. Но я готов покупать истории, которые потом могли бы использовать мои биографы.
– Короче, ты о чем?
– Понимаешь, тут, в Калифорнии, есть несколько косноязычных сукиных сынов, которым ты мог бы помочь извлечь их мысли наружу. Мне казалось, что калифорнийцы поумнее жителей Кентукки, но я попал в страну индейцев и ковбоев, которые, прежде чем родить какое-нибудь проклятое слово, должны обдумать его и вспомнить, как оно произносится по-английски. Когда они пытаются что-то сказать, ты буквально можешь видеть, как в их черепах создаются схемы и конструкции предложений. Лучше бы они просто хрюкали, как я им и посоветовал, – в хрюканье эмоций больше. Как бы то ни было, у меня есть на примете несколько борцов, и если тебе удастся их понять и разговорить, то, вполне вероятно, это принесет нам реальные деньги. Я жду тебя в четверг.
– Что, прямо в этот четверг? Ты вышлешь мне билет на самолет?
– Э, нет. У нас практически нулевой бюджет на переезды. Все, что мы сделали, выполнялось на студии, прямо на VHS. Твоя старушка «Каталина» все еще на ходу?
– Да нет. Обменял ее пару лет назад на грузовичок.
– Ну и прекрасно. Значит, доползешь. Единственное, что я смогу тебе предложить от щедрот, – спальное место. У меня тут посреди пустыни бунгало с верандой. Веранда отделана заново кедровой доской. Такой горчичный цвет – очень красиво.
– То есть в четверг, да? А тебе известно, что завтра уже вторник? Чтобы добраться до тебя, мне понадобится двадцать часов – причем без остановок!
– Вот и не останавливайся. Тогда приедешь на день раньше срока. К тому же сдается мне, что ты здорово соскучился по путешествиям.
– Черт его знает, – отозвался я.
– Бьюсь об заклад, что и дорога скучает по тебе.
…И вот я снова в дороге. Изо всех сил пытаюсь сохранить в неприкосновенности то, что мне удалось забыть. Я выехал во вторник утром настолько рано, насколько может покинуть место, называемое домом, человек моего возраста. Короче говоря, за мгновение до рассвета. Ночью зарядил проливной дождь, и мне пришлось сунуть Фудзи, единственную кошку, с которой я не смог расстаться, к себе под пальто. Взревел мотор. Работающие «дворники» помахали на прощание дому. Я сдал назад, развернулся, и мы тронулись в путь.
Едва выехав на улицы Вашингтона, я сразу вспомнил вечерний ливень, что как-то застал меня в Алабаме. Потоп был поистине библейских масштабов, и нам даже пришлось сделать остановку, чтобы переждать его. Это случилось в семьдесят девятом – десять лет тому назад. Я очень удивился, когда увидел, что Броу полез из машины наружу. Представьте – шести футов и шести дюймов роста, полностью бритый, одетый лишь в майку с эмблемой Gold’s Gym и спортивные шорты, которые напоминали салфетку, пытавшуюся растянуться на всю длину обеденного стола. Я сидел в сухом салоне машины и слушал, как над Таскиджи ревел гром. Потом Броубитер, весь промокший, залез обратно и сказал, что эта гроза напомнила ему о родине, о зеленых склонах армянских гор, где дожди так свирепы, что кажется, будто с неба падают не капли, а стрелы.
За те два года, что мы были с ним знакомы, – едва ли не самая развернутая речь, посвященная родному дому. Броубитера куда больше интересовали Америка и американцы. Я неустанно повторял, что ему здорово повезло в этом вопросе: лучше всего можно узнать об американцах, профессионально занимаясь рестлингом. Вообще, многие привели бы в пример скорее футбол или бейсбол, но я настаивал, что именно рестлинг – наше национальное развлечение.
