Хотя Ками ни разу не задавала ему вопросов о его прошлом, через несколько месяцев они знали друг о друге все. Ками подробно, ничего не утаивая, рассказала историю о своих отношениях с тем самым греком, с которым Аво познакомился на «Мудреце», а Аво, в свою очередь, поведал ей о смерти своих родителей и еще много историй: о похождениях с Терри Криллом в Америке, о Гиле, а главное, о Мине – причине его желания вернуться домой.
Однажды во время работы по оформлению очередной выставки Ками вдруг присела на ступеньку и сказала:
– Ты-то еще молод, а вот я дожила до тех лет, что уже не могу не думать о том наследии, которое оставлю после себя. Это горько и слишком сентиментально, но это так. Никак не могу отделаться от этих мыслей.
– Но ты даешь художникам пространство для самовыражения, – отважился сказать Аво.
Ками буркнула что-то одобряющее, но тут же отвернулась от него и снова принялась за работу, показав, что разговор на эту тему завершен.
С тех пор Аво постоянно ломал себе голову над вопросом – как правильно нужно было ей ответить? Он сразу заскучал по Мине, наследие которой было связано с ним, а его – с нею. Наследие имеет общую с другими природу, рассуждал он, а поскольку Ками была неразрывно связана с художниками, то он и дал ей такой ответ.
Возможно, Ками и сама понимала суть проблемы, потому что стала говорить исключительно о своей матери. Матери было около восьмидесяти лет, и жила она в доме в апельсиновой роще, что в двадцати километрах от Мерсина. Но при этом, несмотря на такое смешное расстояние, мать и дочь могли не видеться годами.
– Наверное, следует съездить повидаться с нею, – повторяла Ками.
Когда она спросила Аво, думает ли он, невзирая на молодость, о своем наследии, напрашивавшийся ответ смутил его. Тем не менее, к его собственному удивлению, он не захотел лгать и, не скрываясь, вывел на свет тот образ самого себя, о котором давно уже забыл и в который некогда верил.
– Знаешь, – сказал он, – я всегда хотел быть поэтом.
– Мне кажется, ты был бы великим поэтом, – ответила Ками.
– Правда?
– Ты объездил мир. Разве в путешествиях ты не собирал материал?
Вскоре после этого разговора некий коллекционер привел в галерею своего сына-подростка, который хотел познакомиться с «поэтом». У мальчика было несколько публикаций в школьном литературном журнале, и он попросил Аво разрешения ознакомиться с его работами. Аво посмотрел на первого всамделишного поэта, которого когда-либо видел, и сказал что-то вроде: «Конечно, конечно».
– Мне показалось, он едва не сломал тебе мозг, – потом пошутила Ками.
И все-таки, как быстро летели эти годы? Поразному. Иногда тянулись, иногда летели. Он испытывал боль, но отнюдь не душевную. В свое время он повредил себе плечо – дело было в Толедо, а потом еще в Ньюарке, – и теперь сустав норовил выскочить из суставной сумки, стоило перетащить какой-нибудь тяжелый арт-объект. По его позвоночнику простреливали странные электрические разряды, и ему приходилось минут по десять прятать голову под темным покрывалом.
Иногда Ками приглашала его на какую-нибудь выставку, куда направлялась в компании друзей, иногда – на обед или в кино, и скоро Аво стал известен в ее кругу как «молодой поэт со шрамом». Однажды его познакомили с редактором местного информационного бюллетеня по культуре, и тот попросил прислать стихотворение для печати. Аво сказал, что подумает. Ему не хотелось посылать то, что было в его записных книжках. Ему казалось, предложение требовало нового стихотворения, а создание нового требовало времени.
На следующий день Ками подарила ему записную книжку с надписью: «Отсюда начинается твое наследие».
Однажды – уже под конец пребывания Аво в Мерсине – Ками прикатила к галерее два велосипеда. Вместе с Аво они выехали на окраину города и остановились в апельсиновой роще.
Он пошел следом за ней по пыльной тропе между деревьями. Из листвы выглядывали плоды, напоминавшие круглые лампочки. Ками показала на высокое дерево и попросила сорвать для нее один апельсин.
Аво рассказал ей о Мине и лимонном дереве у горнолыжного подъемника, но Ками сказала:
– Нет, это не лимоны, это апельсины.
Она не была ему ни любовницей, ни теткой, ни двоюродной сестрой – она была другом, а это самая святая любовь в мире. Аво протянул руку и сорвал плод, переспелый до черноты.
– Этот? Ты уверена?
Ками взяла апельсин и очистила его. Маленькие треугольнички мякоти на разорванной кожуре…
– Моя мать живет вон там, – сказала она, показывая на дом в конце рощи. Идти за ней до дверей было не нужно – Аво остался ждать среди деревьев.
В конце концов Ками отдала ему поддельные документы для перехода границы, и они долго держали друг друга в объятиях. И это казалось веселым…
Его дружба с Ками отделила Аво от потока его жизни. Он сам так думал. Ее имя навсегда осталось запечатанным в его устах и никогда не должно было вырваться на волю. Но все же Ками была важна для него. За много лет до встречи с ней он видел жестокость и сам был жесток. К концу своего пребывания в Мерсине он понял, что Ками просто изменила направление потока. Без этого понимания он потерпел бы фиаско, вернувшись к Мине, так как никогда бы не сумел любить ее правильно.
Глава восемнадцатая
Кировакан, Армянская ССР, 1983 год
Мина решила, что завтра отведет детей на горнолыжный подъемник. Его было хорошо видно с крыши их дома, и двухлетняя Араксия с любопытством показывала пальчиком на движущиеся сиденья. Дочь казалась Мине старше своих лет – здоровенькая и разговорчивая, она была готова к покорению вершин. Девочка указывала с крыши на горы и, как положено армянке, говорила: «Масис» – здесь так называют Арарат.
Два года…
Мина крепко прижала дочку к себе и сказала: «Я так сильно люблю тебя, что готова съесть!» Девочка засмеялась, прикрывая рот обеими ладошками, как будто у нее был совсем маленький запас смеха и она старалась побольше сохранить в себе. Так же было и с едой – оставшиеся кусочки Араксия долго и тщательно пережевывала. Иногда Мине казалось, что ее дочь научилась чувствовать страх стариков, боявшихся потерять последнее.
Мина не подпускала ее слишком близко к ограждению крыши – либо усаживала в кресло посередине, либо позволяла побегать вокруг стола для игры в нарды. Да – она учила Араксию играть. Внимание ребенка трудно удержать дольше чем на два броска костей, но и это уже неплохо. Перерывы в игре давали возможность побегать-походить вокруг стола, размять ноги и руки, поболтать о том о сем. Глядя на окрестности, мать и дочь указывали друг другу разные удаленные места: вот железнодорожный вокзал, вот центральная площадь, вот церковь, а там – обметанные снегом горы.
– В горах есть деревня, – говорила Мина дочке, – в этой деревне постоянно идет дождь, почти каждый день. А видишь снег наверху? Там катаются на лыжах, и там есть старый горнолыжный подъемник.
