А вот Аво почти ничего не мог припомнить. Он еле дотащил тяжеленный ящик до лагеря, понимая, что с Миной переговорить не удастся. Какое там переговорить – он даже не мог посмотреть ей в глаза, не говоря уже о попытках утешить девушку. Сама мысль о том, чтобы приобнять рыдающую Мину, казалась ему кощунственной. Ни сегодня, ни завтра – никогда он не сможет рассказать ей о том, что сотворил.
После возвращения в Кировакан Аво несколько дней избегал проходить мимо ее дома, мимо горнолыжного подъемника и рощицы лимонов. Родители Рубена не могли взять в толк, почему парень целыми днями сидит дома. Тот ссылался на усталость, хотя усталость тут была ни при чем – Рубен встречался с Миной, и Аво там не было места. Как он считал, у Рубена с Миной есть общие дела. Разумеется, Мина не поедет в Париж без Тиграна, и если эти двое играют в нарды, то явно не к зарубежному турниру готовятся, а просто чтят память мастера.
«Ну и пусть, – думал про себя Аво, – Тигран свел их вместе, и вполне логично, что и после его смерти они продолжают общаться». Действительно, зачем тревожить их своим появлением? Пусть переживут это горе вдвоем. Немного терпения, и все восстановится – они снова будут втроем.
Однако тянулись бесконечные дни, и Аво начинало казаться, что Рубен и Мина никогда не закончат свою партию…
Что до Мины, то она, как ни странно, отнеслась к потере прагматично. Ей надо было продолжать тренировки, и она убедила Рубена, чтобы тот ассистировал ей. Рубен согласился, расценив просьбу как дань уважения к Тиграну. Они раскладывали доску, кидали кости, переставляли фишки, но вскоре запал угасал, и они говорили лишь о Тигране.
Как-то раз Мина начала рассказывать Рубену о том, как учитель подарил ей ту самую редкую книгу, но осеклась на полуслове.
– Жаль, что я не смогу поехать в Париж… Он бы гордился, если б я смогла победить.
Мина посмотрела на доску, потом завела за уши черные прядки.
– Да, это было бы здорово, – кивнул Рубен.
Следующие несколько ходов они сделали в полном молчании.
– Я давно не видела Аво, – вдруг произнесла Мина. – Мне кажется, он корит себя за то, что произошло. Я была бы очень благодарна тебе, если бы ты объяснил ему, что он ни в чем не виноват. И ты тоже…
Мина коснулась руки Рубена. Тот перевел взгляд на ее пальцы.
– Ты всегда хорошо относилась ко мне, не то что остальные, – сказал он. – Я не умею ладить с людьми, как Аво, но ты… ты хорошая. И мне это приятно.
– Ты тоже хороший, – ответила Мина. – И Аво тоже. Я хотела бы повидать его.
Рубен поправил очки и бросил кости.
– Да, я ему передам.
Мина благодарно улыбнулась, а когда бросила кости, у нее выпала победная комбинация. Она собрала фишки и предложила:
– Ну а если ты?.. В смысле если бы ты занял место Тиграна в этой поездке? Я думаю, Тигран был бы не против.
– Благодарю! – отозвался юноша, прижав руку к сердцу.
Немного погодя пришли документы на выезд.
Ночью в доме протекла крыша – и конечно же прямо над головой главы семейства. Отец Рубена спал чутко и просыпался с воплями «А! Что? Кто здесь?!», даже если его будил воображаемый скрип половой доски. А тут – потоп, и вскоре вся деревня стояла на ушах от его криков.
– Что за…? – орал он. – Какого черта?!
Наутро Аво было велено залатать прореху. Тот взял инструменты, залез на крышу, снял треснувшую черепицу и стал прилаживать новую. Работая, он слышал пение Сирануш, растапливающей тонир:
– Тесто, тесто, белое тесто! Ты знакомо лишь с огнем, что под тобою… – Старуха не замечала, что ее подслушивают.
Чуть погодя до носа Аво донесся запах тлеющих углей.
– Где там огонь подо мною?.. – пела Сирануш.
Она встала на колени перед тониром: у нее это была вырытая в земле яма где-то в метр шириной. Рядом располагались разделочная доска, щедро посыпанная мукой, и еще одна – для готовых лепешек. Пока угли набирали жар, Сирануш раскатывала тесто, пришлепывала его к глиняным стенкам тонира и разглаживала рукой в рукавице. Тесто ложилось на стенку, как простыня на кровати, а предыдущий пласт уже пузырился черными пятнами. Старуха ловко отдирала готовые пласты и складывала на доску. Работа шла беспрерывно, и вскоре на доске уже высилась приличная гора готовых лавашей.
«Надо же, крутится как молодая», – думал Аво, восхищенно наблюдая за руками Сирануш.
А та продолжала свои нехитрые действия: раскатывала, сплющивала, раскладывала, прихлопывала, раскатывала… и так далее.
– Черные пузырики, пузырики мои… Что, видно вам, где во мне горит огонь? – напевала она.
Аво замер, наблюдая за старухой. Но тут молоток заскользил вниз и с глухим стуком упал на землю.
Сирануш подняла голову и увидела парня.
– Эй, верзила! Что ты там делаешь? А где брат твой, Рубен? Что, неплохо у меня получается, правда? Причем само по себе.
– Да, впечатляюще, – отозвался Аво.
– Спустись-ка сюда, – крикнула Сирануш.
Аво спрыгнул вниз и подошел к тониру. Уселся напротив старухи – сквозь огненное марево печи та казалась ему быстро мелькающим темным пятном.
Сирануш, не прерывая беседы, продолжала лепить тесто.
– Вы снова встретитесь, – сказала она.
Она имела в виду Рубена – он что-то давненько не попадался ей на глаза.
С момента отъезда брата и Мины прошло уже две недели. Аво не пригласили на вокзал – он пришел сам. На перроне стояла мать Рубена и родители Мины. Утро выдалось на удивление ясным, и вчерашние лужи, скопившиеся между шпалами, сверкали почти нестерпимо. Мина сразу села в вагон. Сначала они доедут до Еревана, а уж оттуда самолетом в Париж. Родители девушки обступили Рубена, давая указания насчет дочери. А его мать отошла в сторону – она-то первой и заметила Аво. Но стоило ей махнуть рукой, подзывая Аво к себе, как Рубен резво заскочил в вагон, едва не уронив с носа очки. Аво показалось, что они неминуемо упадут на бетон перрона, но Рубен ловко подхватил их на лету. Похоже, он и сам немало удивился своему проворству, проверяя, цела ли оправа.
– Вы снова встретитесь, – повторила Сирануш.
В ее голосе прозвучали возвышенные нотки, даже какая-то выспренность, что-то неестественное, как оттенок ее рыжих волос. Аво подумал было, что старуха имеет в виду не Рубена, а кого-то другого – его погибших родителей или Тиграна, а то и самого Всевышнего в Судный день.
– Тетя Сирануш, – тихо произнес Аво, мучимый чувством вины, – я не верю в Бога. Мне не хотелось бы проявить неуважение по отношению к вам, но и в ангелов я тоже не верю. Мне кажется, что в этом мире нет иной справедливости, кроме той, что творят люди.
– Ты слишком много общался с Рубеном, – покивала Сирануш. – Кроме того, ты мог бы быть и поскромнее, а не показывать, какой ты оригинальный мыслитель. Насколько я помню, у тебя вроде было чувство юмора.
