– Нет, ты только посмотри, даже насекомые не смеют пить ее кровь! – зашипел он. – Они что, пресытились ее ядом? Или она действительно самая везучая на всей планете, как я и говорил? Клянусь тебе, Аво, она выезжает на одном везении! Тут нет ее личных заслуг, она ни над чем не властна! У нее нет ни ума, ни таланта. Только везение. Понимаешь – только везение! Я больше не хочу терпеть это!
– Дело не только в везении, – прошептал Аво в ответ. – У нее есть опыт. И ей потребовалось много времени, чтобы изучить все тонкости игры. Вот я бы никогда не смог так.
– Ну, ты бы не смог, а я смог. Я запомнил все главные последовательности. Но Мина все равно побеждает меня раз за разом. Удача на ее стороне, а я в пролете.
Аво вспомнил, как золотились в отблесках огня ступни девушки, как вздувались вены на подъеме ноги… Он плохо знал анатомию. В секции борьбы он изучал названия мышц, но мало что помнил. Вроде бы кровь, омывающая мозг, отличается по составу от крови, циркулирующей по сосудам конечностей. Так это или нет, но, глядя на ноги Мины, озаренные пламенем, он думал, что ее кровь уж точно везде одинаковая: горячая и… он не мог подобрать определения. Наверное, так: формирующая ее личность, ее «я». Все это жило в ее крови: то, как она подпирала подбородок большим пальцем, как она хлопала глазами, глядя на него через площадь, стук ее каблуков по брусчатке, придуманное ею же слово «дакалаш» – что означало «восхитительно»… Этим словом она описывала свой восторг, будь то удачный бросок игральных костей или же созерцание могучих бровей Аво. Теперь, после этого вечера, Мина олицетворялась в его воображении с золотом пламени на ее ступнях. Аво так сильно захотелось дотронуться до них, что он издал прерывистый вздох, похожий на всхлип.
Рубен спал. Аво приподнял полог палатки и выбрался во тьму к воде. Вдоль пляжа выстроился целый палаточный городок. Интересно, в какой из этих палаток – самодельных, сооруженных из шестов, на которые натянули простыни, – спит Мина? Любое неосторожное движение может разбудить всех остальных. Не вспарывать же каждую простыню! Вот ведь тоже – вместо того чтобы болтать с Рубеном, нужно было бы подсмотреть, куда Мина направилась спать.
Аво скользнул к ближайшей палатке. Встал на цыпочки – его рост позволял заглянуть внутрь через щель в импровизированном потолке. Там спали Тигран вместе с женой. Вид двух стариков, лежащих на тонкой подстилке, показался ему жутковатым, и он решил, что, если не найдет Мину в следующей палатке, тотчас отправится спать.
Но именно в соседней палатке он ее и нашел. Мина спала в окружении четырех внучек Тиграна, закрывшись до подбородка одеялом. Аво едва удержался от того, чтобы рассмеяться, – ни дать ни взять Мадонна в окружении херувимов! Будить ее казалось святотатством. Но все же он твердо решил выманить ее из палатки ради свидания на пустом берегу.
Он подошел к воде, стащил с себя рубашку и окунул в воду. Потом вернулся к палатке Мины, привстал и осторожно начал выжимать рубашку, стараясь, чтобы капли попали ей на лицо. Он представил ее ангелоподобное пробуждение: сначала она не может понять, что происходит, где она и кто ее будит, а потом… Аво ждал реакции.
И она последовала. Мина дико заорала, причем совсем не по-ангельски. Вопль девушки разбудил не только внучек Тиграна, но и все остальное семейство. Большие и малые в ужасе повыскакивали из своих палаток. Один из сыновей Тиграна подобрал выброшенный на берег сук и ринулся на выручку.
Когда Мина пришла в себя настолько, чтобы связно объяснить, что произошло (кто-то капал ей на лицо водой, а потом она увидела чью-то фигуру, что заслоняла собой полнеба), Аво успел ретироваться, а потом вернулся, старательно выражая недоумение.
Снова запалили костер, и жена Тиграна, чтобы успокоить Мину, положила ее голову себе на колени и стала гладить по волосам. Аво заметил, что девушка плачет. Не Мадонна, а самая простая семнадцатилетняя девчонка. Всхлипывая, она пересказывала услышанные истории своей бабушки – о том, как турки выгоняли людей ночью из домов, о том, как бабушку изнасиловали курдские наемники, о штыках, которыми кололи беженцев, и о других ужасах, вынырнувших из подсознания, как только она увидела тень в ночи.
«О боже, – подумал Аво, стараясь не отводить от нее взгляд. – А ведь я хотел всего лишь потереть ей ноги!» Но все вышло хуже некуда. Мина рыдала, закрывая ладонями лицо, – и все из-за его глупой затеи.
Дети тоже расплакались, и родители затолкали всех в одну из палаток. Аво вернулся к себе. Рубен лежал, обнажив тощую спину, на которой, как показалось Аво, отражалось ночное небо. Он оттащил свои пожитки на освободившееся после детей место и сказал:
– Ну вот видишь, теперь палатка стала побольше.
– Это был ты, – отозвался Рубен сквозь шерстяное одеяло, служившее ему подушкой. – И зачем только я взял тебя с собой? Тем более в компании с женщиной…
– Ты о Мине?
– А о ком еще?
– Она еще не женщина. Она же нам ровесница. Девчонка.
– Нет, женщина. И ты просто не можешь этого понять, потому что она завладела твоим умом. Нет, она давно не девчонка – она самая настоящая женщина. Ну, если хочешь, она женственная…
Аво понимал, что брат не шутит – он вообще не умел шутить, – но сдержаться не мог.
– Женственная! – хмыкнул он. – Так ее можно и вообще кем угодно назвать!
Рубен повернулся на бок. Его тело сотрясалось, но вовсе не от смеха. Он издал какой-то фыркающий звук носом и шумно втянул воздух.
– Вот бы мне хоть чуточку ее везения…
«Каким же нужно быть неудачником, чтобы так говорить?» – подумал Аво, одновременно и осуждая и жалея брата. Ни один мальчик, даже вдвое младше Рубена, не имел права говорить столь презрительно, не рискуя при этом заработать в лоб. Аво уже было собрался донести до брата эту мысль, как тот еще сильнее изумил его.
– Ты, в общем-то, не виноват, – сказал он. – А что до меня, я просто хотел бы ей показать, что плевал я на Париж. Ведь у меня есть то, чего нет у нее, – у меня есть ты. Я никогда не предавал тебя. Никогда, но теперь вот чувствую себя довольно глупо. И одиноко…
Аво повернул голову.
– Нет. Нет, брат, это не так.
С близкого расстояния он разглядел на спине брата огромное пятно в месте комариного укуса. Ему захотелось почесать собственные зудящие лодыжки и запястья, что он и сделал. Извне доносилось потрескивание догорающих веток, слышались тихие разговоры взрослых. В палатке было темно, но спать не хотелось – какое там спать.
– В Париже довольно много армян, – прошептал Рубен, расчесывая очередной укус. – А ты, наверное, и не знал…
– Ага. И ты хочешь стать одним из них. Нужно только придумать способ, как тебя туда отправить, да?
– Есть два билета. Один – Тиграна. Второй – для ученика, которого он возьмет с собой.
– Уверен, если ты попросишь, Мина уступит тебе свой билет.
– На самом деле это мой билет. Ей просто страшно везет, и не более того. Скорее всего, она жульничает. Так что просить ее я не собираюсь.
