– Что ж, слава богу, вы все благополучно вернулись.
Он кивнул.
– Нам повезло. Однажды мы заметили на своём радаре немецкий метеорологический самолет, подумали, что немцы тоже могли нас заметить. Но на тот раз нам сошло с рук.
При словах «на тот раз» Флора вздрогнула.
– Ты знаешь, когда вы в следующий раз отправитесь в плавание?
Он покачал головой.
– Пока нет. На сбор следующего конвоя уйдет немного времени. Думаю, может быть, месяц или около того. По крайней мере, к тому времени погода должна улучшиться. А поскольку лёд растает, тоннель станет пошире.
Флора молчала. Она знала, что он хочет её ободрить, потому что световой день тоже станет длиннее, и если конвоям удастся продвинуться дальше, они будут в море дольше. Палка о двух концах – каждое время года несло с собой свои риски. Но сегодня вечером Флора решила об этом не думать. Алек был рядом, и в её объятиях, у огня, ему ничего не угрожало. Она знала, что они оба будут дорожить этим воспоминанием, и, наклонившись, поцеловала морщинки у него на лбу. В её золотистых волосах отразились танцующие отблески света костра.
$
Корабль Роя и Хэла простоял на якоре достаточно долго, чтобы обеспечить им пару выходных. Каждую свободную минуту они старались провести с Майри и Бриди. В таверне «Банка варенья» стало ещё веселее, ведь все праздновали счастливое возвращение конвоя. На следующий день братья гуляли с девушками по пляжу и знакомились с их родителями, впечатляли их хорошими манерами и лёгким юмором. Впрочем, Флора слышала, как миссис Макдональд советовала Бриди не отдавать своё сердце янки, который, скорее всего, скроется из вида, когда война все-таки закончится.
Два дня пролетели быстро, корабли вновь заправили топливом и подготовили к переходу через Атлантический океан. Американцам предстояло вернуться в Штаты, чтобы забрать новый груз. Бриди рыдала без остановки. Флора обняла её за плечи и отдала свой носовой платок, а Майри, заслонив глаза рукой, не сводила взгляда с Роя. Он скрылся из вида, когда прозвучала команда сняться с якоря, но вновь появился на палубе, чтобы отдать Майри честь и послать воздушный поцелуй. Его светлые волосы блеснули в серебряном свете, который отразился от поверхности воды, когда гребные винты начали поворачиваться, и озеро забурлило.
– Они вернутся, – сказала Флора. – Вы же знаете, они решили вновь отправиться в арктический конвой, чтобы скорее снова увидеть вас. Это говорит о том, как вы им нравитесь – большинство мужчин не решились бы повторить этот опасный путь так скоро…а то и вообще никогда.
– Ой, ой, – всхлипывала Бриди. – Всё это так страшно. Нехорошо желать им скорее вернуться, когда они подвергают свою жизнь опасности. Но я ничего не могу с собой поделать…
Её последние слова потонули в рёве гудка, на который откликнулись другие корабли конвоя, и с минуту на холмах звучало эхо. Три девушки смотрели, как уплывает конвой, на этот раз повернув от устья озера на запад. Когда ушёл последний корабль, буксирное судно закрыло заграждение, и воды Лох-Ю стали медленно успокаиваться.
Девушки поплелись обратно к Олтбеа, погружённые в свои невесёлые мысли. Но тут облака немного расступились, и выглянул первый весенний луч.
– Смотри, – Флора легонько толкнула Бриди локтем, указывая на мшистый берег ручейка, где первоцветы высунули головки навстречу солнцу и начали неуверенно распускать лепестки. Это зрелище немного воодушевило их, и Бриди с надеждой заговорила о том, какой пикник надо будет закатить, когда братья Густавсены вернутся.
Лекси, 1978
Ещё один бриллиантовый день после долгого дождя, который наконец закончился. Озеро сияет, пушистые белые облака носятся по безмятежно-голубому небу, чистенькие, как овцы в полях. Я везу Дейзи домой, с ручек её коляски свисают сумки с покупками и музыкальными инструментами, потому что мы провели ещё одно утро в нашем импровизированном детском саду. Время обеда, так что дорога пуста, и мы вместе поём одну из её любимых песен:
Дорога твоя широка и пряма,
А мой путь неровен и крив…
Когда мы приближаемся к пирсу, к нам неожиданно присоединяется третий голос, тенор, явно способный добавить гармонии дуэту струнного сопрано Дейзи и моего слегка грубоватого альта.
– Привет! – кричит Дэйви, когда песня заканчивается. Он стоит на палубе «Бонни Стюарт» и поднимает сеть. Видны лишь его голова и плечи. Мы подходим ближе, и Дейзи рвётся прочь из коляски, так что приходится выпустить её и дать рассмотреть утренний улов. Дэйви держит огромного коричневого краба, мощные когти которого надежно связаны. Дейзи наконец выпадает возможность коснуться панциря, блестящего, как лак. Лодка беспокойно покачивается на ветру, натягивая швартовные тросы, привязывающие её к столбикам на краю причала, и мягко подпрыгивает. Одобрительно кивнув, Дейзи позволяет положить краба в ведро с морской водой и несётся к раковине устрицы, которую сбросила на доску причала какая-то пролетавшая мимо птица.
– Все были в восторге от того, как ты пела, – говорит мне Дэйви. – Надо тебе выступать каждый вечер. Мы будем очень рады, если ты войдёшь в состав нашей группы.
Он смотрит мне в глаза, его взгляд ясен, как окружающие нас воды. Меня тревожит то, как он может заглянуть прямо в мою душу, в её уголки, спрятанные от всего мира, тёмные заброшенные уголки, где скрываются горе, вина и боль. Я отворачиваюсь, делаю вид, что очарована скользким пучком водорослей, выброшенным волной на берег.
– Ну серьёзно, – настаивает он. – Неужели ты не скучаешь по пению, Лекси? Когда искусство у тебя в крови, не заниматься им – значит, отрицать большую часть себя.
– Я занимаюсь – говорю я, указывая на сумку с инструментами. Получилось немного резче, чем мне бы того хотелось.
– Да, для других, – отвечает он. – А как насчёт того, чтобы творить для себя? Я знаю, что не смогу жить без этого. Если бы мне когда-нибудь пришлось перестать играть и петь, это было бы всё равно что лишиться конечности.
Во мне вскипает раздражение, яростное, как волна, которая рвётся к берегу. Мне надоело, что меня все судят и поучают. Конечно, он пытается подбодрить меня, но мне кажется, что это еще и критика моего выбора, того, как я пытаюсь прожить свою жизнь.
Я собираюсь сказать, что мне некуда торопиться, что я, может быть, никогда больше и не захочу петь на сцене, и откуда он вообще может знать мои мысли и ощущения. Слова уже готовы сорваться с моих губ. Но их прерывает плеск воды.
Чувствуя, как подступает паника, я смотрю туда, где Дейзи деловито распихивала камешки по щелям в досках, и в тот же момент Дэйви зовёт её по имени. Вновь слышится всплеск, и Дэйви исчезает за бортом лодки.
На долю секунды я застываю посреди пристани. А потом снова и снова выкрикиваю имя дочери, и оно раздирает мне горло. Я падаю на колени в отчаянной попытке удержать лодку, чтобы она не ткнулась в деревянную пристань, чтобы не раздавила мою малышку и не прижала под водой, не наехала на щель, в которую упала Дейзи, и где её поглотила солёная вода.
