Эти слова вырываются у меня раньше, чем я успеваю подумать, и хотя я говорю это в хорошем смысле, они звучат как-то неправильно. Он долго смотрит на меня, а потом спокойно отвечает:
– Мне кажется, это не совсем верно. Просто здесь всё так устроено. Мы все заботимся друг о друге. Может быть, ты забыла об этом за годы, проведённые в Лондоне.
Во мне вскипает гнев, но я понимаю – он пытается защитить себя и поэтому так реагирует на мою грубость.
– Тоже верно, – заключаю я. – Отвыкла от наших порядков. И это, наверное, не к лучшему, – признавая свою ошибку, я чувствую облегчение. Будто вырвалась из колючего куста, который сама же и вырастила вокруг себя, чтобы спастись от чувства вины. Он подливает вино в мой бокал.
– Прости, Лекси. Может быть, ты тоже в чём-то права. Может быть, я и правда слишком пытаюсь помочь другим.
Я чокаюсь с ним.
– Ну, за нашу неспокойную совесть.
Он тихо напевает:
Если всё светло и ясно,
Не вини себя, мой милый,
Душу ты свою не рань.
Я удивлённо поднимаю брови.
– Старая, старая детская песенка, – объясняет он.
– Твой субботний репертуар?
Он смеётся.
– Да нет. Обычно мы стараемся подобрать что-то повеселее. Не хотим, чтобы зрители выходили из бара мрачнее тучи.
Я передаю ему тарелку, он накладывает себе ещё лобстеров.
– Ну и когда ты придёшь нас послушать?
Я пожимаю плечами.
– Не знаю. Надо найти кого-то, кто посидит с Дейзи.
– Бриди уже предложила, – говорит он, и я вновь чувствую прилив раздражения при мысли о том, что они обсуждают мою гипотетическую светскую жизнь и строят планы, как её реализовать. – Ой, да расслабься ты уже, Лекси Гордон. Позволь твоим друзьям иногда помочь тебе. Не умрёшь же ты от этого.
Я смеюсь, поднимаю руки вверх, сдаваясь. Я знаю, что вечер в баре и живая музыка доставят мне удовольствие, и знаю, что Бриди и Дейзи тоже отлично повеселятся вдвоём.
– Тогда замётано, – заявляет он, – в эту субботу мы тебя ждём.
– Откуда ты знаешь, что у меня на эти выходные ничего не запланировано? – я предпринимаю последнюю, тщетную попытку взять контроль над ситуацией.
– Чутьё.
– Основанное, я так полагаю, на знании того, что у меня в принципе на выходные ничего никогда здесь не было запланировано?
– Можно и так сказать, – он вновь подливает мне вина. – Ну, расскажи мне, в каких лондонских театрах ты выступала. Какой был самым большим?
$
Почему-то в следующий раз, когда я смотрю на часы, уже почти полночь, и значит, мы проболтали несколько часов напролёт. Дэйви допивает кофе, который я сварила давным-давно, и встаёт из-за стола.
– Спасибо за прекрасный вечер, Лекси. Было здорово снова сидеть на кухне Флоры и слышать смех её дочери. Этот дом всегда был наполнен песнями и веселым настроением.
Когда он уходит, дом кажется слишком пустым. Мне было хорошо в его компании, и теперь, когда я узнала, кто он такой, я вспомнила, что мама время от времени упоминала его имя. Я ставлю чашки в раковину, его слова эхом разносятся по пустой кухне. Плита, остывая, негромко тикает сама по себе, а с холма за домиком доносится трещание коростеля. Я прохожу в гостиную и беру с каминной полки мамину фотографию.
– Думаю, настало время вновь наполнить этот дом песнями и весёлым настроением, – говорю я ей.
И она одобрительно улыбается мне в ответ, когда я ставлю фото на место и выключаю свет.
Флора, 1940
В воскресный вечер, на следующий день после вечеринки в поместье Ардтуат, Флора сидела на скамейке у домика смотрителя и наслаждалась солнечными лучами, красившими её волосы в красновато-золотой, пока солнце медленно катилось по западному небу. Она взяла с собой корзину с вещами, которые нуждались в починке, и теперь пришивала пуговицу к отцовской рубашке. Закрепив её несколькими быстрыми стежками, она оборвала нитку, аккуратно сложила рубашку, отложила в сторону. Прежде чем взять очередную вещь, она на миг расслабилась, прислонила голову к стене домика, закрыла глаза и подставила лицо солнцу.
Хотя день выдался мирным, в голове жужжали, как мухи, мысли, назойливые и раздражающие. Новости по радио тем утром были тревожными: только на прошлой неделе тысячи солдат были эвакуированы из Дюнкерка в связи с наступлением Германии, Нидерланды пали, а Бельгия сдалась несколькими днями ранее; британский авианосец был потоплен немецкими линкорами у берегов Норвегии; Париж бомбили, Италия делала все более воинственные заявления. Когда закончились новости и началась музыкальная программа, это стало большим облегчением. Но даже знакомые песни не сильно подняли Флоре настроение. А потом, в качестве напоминания о том, что война затронула и тех, кто был ближе к дому, она наткнулась на Бриди, которая рассказала о семье из Пулу, только что получившей телеграмму. Самолёт их сына был сбит над Ла-Маншем, и юноша пропал без вести, предположительно погиб. Бриди добавила, что, хотя эвакуация из Дюнкерка спасла много жизней, она слышала новости о том, что Третья высокогорная дивизия оказалась в ловушке внутри страны, а многие из ее состава взяты в плен. Угроза войны, которая, казалось, идёт где-то далеко отсюда, стала совершенно реальной. Война подкрадывалась к маленьким белым домикам на берегу залива, отбрасывая вездесущую тень страха даже в те дни, когда солнечный свет сверкал над водой.
Война занимала мысли всех обитателей деревни, и в сравнении с ней личные заботы Флоры казались мелкими. И всё же она не могла не думать о вчерашнем поведении сэра Чарльза по отношению к ней. Он был таким холодным. Обычно он относился к ней немного пренебрежительно, но в целом дружелюбно. Но что-то изменилось с тех пор, как он узнал об их отношениях с Алеком. Её гордость была задета тем, как сэр Чарльз её унизил. Она пыталась отогнать эти мысли. Она знала, что Алек любит её. Но бросит ли он вызов отцу, если до этого дойдёт? Вчера она почувствовала гнев Алека, но он был беспомощен. Сэр Чарльз сжимал мёртвой хваткой и Алека, и его мать. Много ли сил у любви Алека и Флоры, чтобы противостоять этой хватке?
Она вздохнула и открыла глаза, услышав гудок корабля, доносившийся с озера. Вошедший в гавань линкор уже бросил якорь, теперь приближался танкер, чтобы заправить его топливом. Флора подумала, что завтра утром она вернется на службу в лагерь в Меллон Чарльз и отвлечётся от всех этих мыслей.
Она вновь полезла в корзинку с вещами, вытащила носок, который нужно было заштопать, и начала продевать в толстую иглу нитку зелёной шерсти. Услышав звук шагов на тропинке за домом, повернулась, ожидая увидеть отца, но появился хмурый Алек. При виде Флоры он расплылся в улыбке, плюхнулся на скамейку рядом с ней и сжал её в объятиях, едва не наколовшись на иглу. Он сразу же начал извиняться за поведение отца.
