– Нет, – наконец отвечает она.
– Неужели? А мне показалось… Выглядишь как после нескольких веселых ночек.
Нина краснеет как школьница.
– Я никого не встретила… но… скажем так: провела чудесную рождественскую ночь. Вы правы.
– Я лучший в мире угадывальщик по лицам! – ликует Симона. – Кто он?
– Усыновитель Боба, – признается Нина, алея всем лицом.
– Понятно… и прекрасно. Как дела у Боба?
– Отлично! – отвечает Нина.
– Он счастлив?
– Еще как.
– Я заберу Корицу. Прямо сейчас.
– Я думала, вы решили никогда больше не впускать в свой дом четырехногое существо с хвостом?
– Я тоже так думала. И ошибалась.
* * *
Луиза идет в комнату Этьена и тихонько закрывает за собой дверь. После церемонии вручения подарков он сказал, что у него разболелась голова, и отправился к себе. Этьен спит. Луиза присаживается на край кровати, осторожно щупает пульс.
Она пропиталась запахом Адриена и несет его на себе, как теплое пальто. Пройдет много дней, прежде чем оно водворится на вешалку – в ожидании следующего раза. Луиза вспоминает Сен-Рафаэль. Летние каникулы втроем. Адриен стал первым спящим мальчиком, на которого она смотрела, пробравшись утром в его комнату. Нина и Этьен ушли нырять с Мари-Лор и Марком. Адриен предпочел остаться дома. Он панически боялся змей и «всяких подводных гадов типа змей». Луиза долго сидела рядом, потом он открыл глаза, не сразу ее заметил в кресле-качалке, в двух метрах от себя, и улыбнулся, похлопав ладонью по кровати. Луиза пересела.
– Ты знаешь, я не такой, как все, – сказал он.
– За что я тебя и люблю, – ответила она.
– Ты меня любишь?
– Да. С детства.
– Ты и сейчас маленькая. Ребенок. Малышка.
– Нет. Мне тринадцать. Ты уже целовался с девчонкой?
– В губы?
– Да.
– Нет. Я ни разу никого не целовал.
– А любовью занимался?
– Нет, я же не целовался.
– Хочешь попробуем? – спрашивает она.
– Заняться любовью?
– Нет, поцеловаться.
Адриен кивает. Луиза влезает под простыню, кладет ему голову на плечо. Сердце, судя по всему, решило покинуть грудную клетку, но ей плевать, она приняла решение и не отступит. Луиза готова навсегда остаться в этой комнате с открытым окном, закрытыми ставнями, пропускающими внутрь лучи света, и стрекотом цикад в саду. Они подают голос в 10 утра, как только солнце освещает верхушки сосен. Луиза села на постели, сняла желтый холщовый сарафан – белья она не носила. Адриен (он был в трусах!) взял одежку, поднес ее к лицу.
– Ты хорошо пахнешь.
Луиза лежала рядом, обнаженная. Адриен отодвинулся, чтобы посмотреть на нее, обвел взглядом каждую часть тела, как будто любовался шедевром великого художника.
– Ты красивая, Луиза.
Он коснулся ее лица кончиками пальцев. Губы, шея, грудь, живот, лобок, бедра… Губы, шея, грудь, живот, лобок, бедра… У Луизы вся кожа покрылась мурашками, она почувствовала горячую влагу между ногами и закрыла глаза. Потом сказала:
– Я часто ласкаю себя и думаю о тебе. Хочешь, покажу как?
– Да…
Она легла на живот, повернула к нему лицо, поймала его взгляд и начала ласкать себя. Адриен прижимал к себе платье Луизы, вдыхал аромат Луизы, потом повторил ее жесты, и они достигли верха наслаждения, держась за руки.
В комнате было совсем тихо, они поцеловались – по-взрослому – и заснули, объединив тепло тел.
– Думаешь о нем… – бурчит Этьен.
Луиза вздрагивает.
– Нет, о тебе. Нужно поговорить.
Он кладет подушку себе на грудь.
– Убирайся, я все прочел по твоим глазам. Ты никогда не умела врать.
– О да, по части вранья ты у нас и мастер, и эксперт!
– Что тебе нужно?
– Я хочу, чтобы ты лег в больницу.
– Нет… – Этьен повернулся к сестре спиной.
– Это просто смешно! Согласись хотя бы ради Валентина!
– Чтобы он смотрел, как я страдаю? Как меня кромсают хирурги? Как я теряю волосы? Заливаюсь слезами после очередного сеанса химии? Ты правда этого хочешь?!
– А ты предпочтешь сдаться? Не покажешь сыну, как сражается настоящий мужчина?!
В комнату вошла Мари-Кастий.
– Что это вы так раскричались?
– Да так… – Луиза улыбнулась. – Я зову твоего мужа на свидание со старым другом, а он отказывается.
– Что за друг? – недоверчиво поинтересовалась Мари-Кастий.
– Я не пойду, так что покиньте мою комнату, дамы, и закроем тему, тогда я смогу одеться. Вы обе знаете, что я сказочно застенчив!
Луиза встала, попыталась улыбнуться, не сумела и на мгновение подумала было немедленно рассказать жене Этьена правду, но он угадал ее намерение и крикнул: «Луиза, нет!» Она проглотила слезы и вышла, успев услышать, как заспорили брат и невестка. «Успокойся… Все в порядке…» – «Не держи меня за дуру!..» – «Соученик по лицею… не хочу с ним встречаться… Луиза настаивает… Вы все меня достали… хочу быть один… пожалуйста… я устал…» – «Ты что-то скрываешь, Этьен…» – «Да, мой член… Не хочу, чтобы меня видели голым… Ну не плачь… Сегодня Рождество… Мир… Жалость… мир… мы в отпуске… А я даже в собственной комнате не имею покоя…»
Появился Валентин, и Луиза покачала головой: она не справилась.
Я возвращаюсь домой, в руках у меня подарочные пакеты, которые много дней ждали своего часа в багажнике машины. Свершилось! Я перешла черту и ступила на территорию, которой управляет глубокое слабоумие. Делаю подарки котенку. Наверное, это первые – ранние – симптомы болезни.
Ставлю к батарее новую сверхмягкую корзину, к дивану – дерево для кошачьих когтей, и мне плевать, что через несколько месяцев к услугам мохнатого будет вся окружающая местность. Достаю несколько уродливых пластиковых игрушек и подношу к розовому носику. Николя начинает катать по полу шарик. Я смотрю, как он играет, и вспоминаю, как сильно мне не нравилось быть единственным сыном. Может, взять у Нины еще одного котенка, чтобы они росли вместе и были, что называется, на одной волне? Я – одно из самых зловещих и одиноких существ на планете, так пусть у моего кота появится пушистый товарищ по играм. В моем доме даже растения не живут, отказываются от подкормки, сами себя калечат, выпадают из окна. Хорошо хоть моя любимая липа успела вырасти прежде, чем я сюда вселилась.
В приюте даже в Рождество наверняка кто-то дежурит. Если не отправлюсь туда немедленно, не решусь никогда. Начну задумываться. И Николя вырастет один и станет депрессивным неврастеником. Похожим на меня.
