Он отпустил вожжи и как будто ничего больше не контролирует. Давненько такого не бывало! Плевать на внешний вид, на прическу, на кожу, на хорошие отметки!
Постепенно троица успокаивается, впускает истому через все поры, они набирают в рот соленой воды, выплевывают ее. Мокрая одежда, похожая на крылья попавшей под дождь бабочки, стесняет движения. Они держатся за руки, образуют звезду – новую, неведомую, единственную в своем роде.
Нина то и дело начинает петь «Твои черные глаза», нарочно меняя слова:
Иди сюда, иди со мной, больше не уходи без меня…
Ну же, иди сюда, останься здесь, не уходи больше без меня…
И мы будем видеться каждый день, когда вернемся…
Сверкают твои черные глаза…
Куда ты исчезаешь, когда уходишь в никуда…
Ты достаешь свои шмотки, одеваешься…
Плавать в небе.
* * *
Из вежливости допиваю отвратительный кофе. «Кошачьи письки…» – мысленно ворчу я, глядя на снимок пастушьего пса. Банджо, семь лет.
– Увидела твою фамилию в «Журналь де Сон-э-Луар», – сообщает Нина.
– Подменяю отпускников… сейчас тоже… Знаешь про Лесное озеро?
– О машине? Да… Думаешь, это она? Была там все эти годы?
– Они пока не уверены… Нашли ведь только скелет…
– Кошмар…
– К угнанной тачке Клотильду привязывает только дата.
– 17 августа 1994-го… день похорон, – едва слышно произносит Нина.
Мы долго молчим. Она наверняка думает об Этьене, но имени его не произносит. Я тоже о нем думаю.
– Случайно, не хочешь взять кота? – спрашивает Нина.
– Случайно?
Нина нагибается, приподнимает одеялко: в коробке из-под мужских ботинок 43-го размера спит крошечный черный котенок.
Я пользуюсь моментом, чтобы полюбоваться руками Нины, ее тонкими изящными пальцами с короткими ногтями, притворяюсь, что очарована зверьком, а сама вдыхаю запах человека. Пытаюсь уловить исчезнувший аромат ванили. Хочу закрыть глаза и провести остаток дней рядом с Ниной. Иногда ностальгия оборачивается проклятием, отравой.
– Его нашли в мусорном баке. Может, заберешь? Черных кошек трудно пристраивать. Древние суеверия живучи…
– Согласна.
– Будешь хорошо о нем заботиться?
– Да.
– Лучше меня?
– …
– А что Этьен? – Она резко меняет тему. – Вы виделись?
– Нет.
Нина задумывается. Смахивает пушинку со свитера и все-таки задает вопрос:
– Как поживает Адриен? У него все в порядке?
– Надеюсь.
Нина поднимает глаза, смотрит, не отводя взгляда. Совсем не изменилась.
– Я по нему скучаю, – говорит она и, как будто пожалев о своей откровенности, пихает мне в руки коробку. Котенок открывает один глаз, тут же закрывает и засыпает. Я утыкаюсь носом в шелковистый мех, пахнущий соломой.
– Его отняли от кошки, молоко ему больше не требуется. Я дам тебе несколько пакетиков корма. Несколько дней держи его взаперти, нечего ему делать на улице, тем более зимой. Никогда не забывай наливать в миску свежую воду. Переноску и лоток получишь сейчас.
– Как ты узнала, что я приду сегодня вечером?
– В конце года, в декабре, ты появляешься между 15-м и 20-м… Разве нет? Спасибо за деньги.
– Ты знала, что это от меня?
– Ну а от кого еще?
Она надевает пальто.
– Подвезешь меня до дома? Кристоф взял нашу машину, поехал к ветеринару и до сих пор не вернулся, а я так вымоталась, что хочу одного – рухнуть в постель и заснуть.
– Кристоф твой муж?
– Нет, он сотрудник приюта, тот самый бородатый верзила, который забирал у тебя корм.
– Ты и про корм знаешь?
– Да.
– Понятно… Ладно, поехали.
Нина забирается на пассажирское сиденье, я поворачиваю ключ в зажигании, и мы слышим «Жизнь прекрасна»
[50] группы Indochine. Тянусь выключить радио, но она меня останавливает:
– Оставь, обожаю эту песню.
– Не разлюбила за столько лет?
– С чего бы?
Мы отправляемся делать жизнь, пробуем суметь хоть это…
Мы отправляемся делать ночь – так далеко, как захочешь…
Жизнь и прекрасна и жестока, иногда похожа на нас…
Но я родился только затем, чтобы быть с тобой…
Нина мурлычет, глядя на дорогу, как будто машину ведет она, а не я.
– Как ты его назовешь?
– Кого?
– Кота.
– Это девочка или мальчик?
– Вроде мальчик, но он слишком маленький, так что утверждать на все сто не возьмусь.
– Николя. В честь Николя Сиркиса.
Она улыбается – впервые за вечер.
24
22 сентября 1991
Им пятнадцать лет. Они поступили в лицей и вместе пришли к консультантше выбирать направление и предметы. Ну и рожа у нее была!
У Этьена – литература и математика, у Адриена – литература и «живые» языки, у Нины – литература и пластические искусства. У них много общих занятий, одни и те же преподаватели и даже аудитории.
Один никогда ничего не делает без двух остальных. Решения принимаются коллегиально. Насчет всего – штанов, платья, музыки, футболки, вечеринки, фильма, книги, у кого заниматься.
Нина и Этьен часто переругиваются. Она считает, что он возомнил себя старшим братом и все время указывает ей, что делать: «Смени прическу…», «Говори тише…», «Черт, ну ты и дура…», «Перестань хвастаться!»… Такое впечатление, что Этьен нарочно раздражает Нину, дразнит ее.
Адриен успокаивает их, не повышая голоса. Он ближе к Нине, чем к Этьену, и обожает особые, редкие моменты, когда они остаются вдвоем в ее комнате. Адриен слушает, Нина объясняет, что чувствует, иногда он помогает ей навести порядок, позирует – в энный раз.
– Не шевелись.
Он ни разу не узнал себя на карандашном портрете…
Этьен – самый неуживчивый и резкий, Адриен – самый обидчивый, Нина – самая чувствительная.
Когда-то она боялась, что они повзрослеют и близость исчезнет, но этого не случилось. Ей не пришлось искать «лучшую подругу», несмотря даже на манеру Этьена рассуждать вслух о своем детородном органе. «Интересно, он будет длинным, мощным или то и другое сразу?», «Сколько лет он будет расти? Лет до двадцати?», «Это наследственное? Думаешь, у меня будет такой же, как у отца и брата?»…
