– Это вроде бы возможно.
– Я узнавал. Дирижабли служат теперь исключительно для рекламы, и нужно обращаться в агентства по коммуникациям. По-моему, это мрак.
– Они легко воспламеняются, да?
– Да. Это еще одна проблема аэростатов, у которых проблем действительно много: непрочные, дорогие, громоздкие. Но они такие красивые, эти летучие киты, бесшумные и грациозные. В кои-то веки человек изобрел что-то поэтичное!
– Ваше пристрастие к ним связано с интересом к оружию?
– Не вполне. Военное применение цеппелинов обернулось провалом. Такой деликатный летательный аппарат мог использоваться только в мирное время. Но то, что его сослали к рекламщикам, меня огорчает. Я мечтал бы создать агентство дирижаблей. В идеале я бы управлял ими сам. У меня бы их арендовали для путешествий.
– Почему бы нет?
– Отец сказал мне, что это невозможно. Похоже, для современных людей невыносима мысль, что у них над головой болтается водородная бомба
[7]. Хочется знать почему, особенно если посмотреть, какими они пользуются опасными штуками, хотя в них даже нет ничего красивого! Отец говорит, что я не имею ни малейшего представления о реальности.
– А вы как считаете?
– Хорошо бы сначала понять, что такое реальность для моего отца.
И у того и у другого с реальностью было очевидно плохо, чего я ему говорить не стала.
Этот недостаток у Грегуара Руссера представлялся мне, однако, более серьезным, поскольку, зарабатывая несметную кучу денег, он полагал, что близок к реальности.
Однажды дверь мне открыла шикарная женщина лет сорока.
– Наконец-то мы встретились! – воскликнула она. – Мой сын так много о вас рассказывал.
– Добрый день, мадам, – ответила я, не рискнув добавить, что ее сын не рассказывал мне о ней ни разу.
Она сообщила, что Пий придет с минуты на минуту. Я украдкой посматривала на нее, надеясь, что мое любопытство не слишком заметно. Она же безо всякого стеснения уставилась на меня в упор, разглядывая мою персону в мельчайших деталях.
– Мне очень нравится ваша юбка. Можно потрогать?
Не дожидаясь ответа, она села рядом со мной на диван и пощупала ткань моей юбки.
– Очень оригинальная модель. Разумеется, чтобы такое носить, нужно быть изящной. Сколько вы весите?
Посыпались нескончаемые вопросы. Мучаясь от неловкости, я отвечала на них, пока не сообразила, что лучший способ обороны – нападение.
– А чем вы занимаетесь, мадам?
Она восторженно улыбнулась и изобразила внутреннюю борьбу со скромностью, прежде чем признаться:
– Я коллекционерка.
Она сделала паузу, уверенная в том, что с моей стороны прозвучит следующий вопрос. Он и прозвучал:
– Что вы коллекционируете?
Кароль Руссер побежала за своим ноутбуком и, набрав несколько паролей, показала мне фотографию соусника.
– Вы коллекционируете соусники?
– Нет, что вы, какая вы шутница! Я коллекционирую предметы из фарфора. Этот соусник – мое последнее приобретение. Он принадлежал королю Баварии Людвигу Второму.
Я сочла, что соусник – наименее увлекательный способ познакомиться с правлением Людвига Второго Баварского, но сказала нечто любезное типа “Потрясающе!”.
– Правда же?
Неутомимая мать моего ученика принялась показывать мне фотографии внушительного количества чашек, блюдец, тарелок, кувшинов, компотниц, которые покупала у знатнейших семейств. Первые четверть часа я думала, что умру со скуки. Вторую четверть часа я об этом мечтала.
– А где вы храните все эти восхитительные вещи?
– В каком смысле?
– Такая коллекция наверняка занимает много места и требует специальных мер безопасности.
Мадам Руссер озадаченно похлопала глазами, потом жестом отмела изреченную мной чепуху:
– Эти соображения меня не касаются.
– Несомненно, у вас есть помощник, который берет это на себя.
– Не пойму, о чем вы, – сказала она не без раздражения.
И вдруг до меня дошло:
– Вы никогда не держали в руках ни один из этих предметов! Вы купили их в интернете, и они по-прежнему там.
Это “там”, означавшее некое весьма неопределенное местоположение, и было камнем преткновения.
– Разумеется, – ответила она, досадуя, что я могла хоть на миг подумать иначе.
– Вы полагаете, что все современные коллекционеры поступают так же?
Она удрученно посмотрела на меня, как бы недоумевая, с чего я интересуюсь такими глупостями, и вздохнула:
– Возможно.
– Поразительно! Интернет изменил мир до неузнаваемости. Раньше коллекционеры были маньяками, берегли свои сокровища как зеницу ока, держали под строжайшей охраной. А сейчас им достаточно владеть картинками из интернета.
– Кому вы это говорите?
– Самой себе. Я задумалась о том, прогресс ли это.
– Пойду скажу сыну, что вы у нас, – сказала она и встала, довольная, что нашла предлог покинуть столь несуразную особу.
Полчаса назад она говорила мне, что Пий будет с минуты на минуту. На самом деле, если бы я пришлась по вкусу Кароль Руссер, она так никогда и не сообщила бы сыну о том, что я здесь.
Когда он появился, у него был смущенный вид человека, чей постыдный секрет выплыл наружу.
– Вы виделись с моей матерью.
Я кивнула.
– Извините. Наверно, она действительно хотела с вами познакомиться.
– Это естественно.
– Что вы о ней скажете?
– Разве у меня могло сложиться какое-то мнение за столь короткое время?
– Вы лжете. Из вежливости. Моя мать – идиотка.
– Не надо так говорить.
– Почему? Потому что это не принято?
– Вот именно.
– Ну и пусть. Вам я просто не могу не сказать: моя мать – идиотка. Понимаете, отец – не дурак, но я его презираю, и мы даже не в состоянии поговорить друг с другом, чтобы не начать сразу орать. Моя мать не злая, но что я могу думать о женщине, до такой степени тупой? Мне было восемь лет, когда я понял, что она дура. Мне было двенадцать, когда я понял, что мой отец – гнусный тип.
Я чувствовала себя не в своей тарелке, оттого что нас подслушивал вышеупомянутый гнусный тип, и постаралась сменить тему:
– У вас есть друзья?
