– Ну-ну, дочка, – сказала Бабуля, – твой сын очень способный. Он обходителен, незауряден, миролюбив, красноречив…
Перечисление этих достоинств привело меня в отчаяние: полная противоположность тому, каким я хотел быть. Да и с чего Бабуля взяла, что я красноречив? Я почти не раскрывал рта. Впрочем, возможно, она именно это и называла красноречием.
– И какую же карьеру можно сделать с такими способностями? – всхлипнула мать, увидев в этом портрете, насколько я непохож на Нотомбов.
– Вот именно, карьеру! – отвечала Бабуля.
– Какую такую? – поинтересовался я.
– Дипломатическую.
– Это что?
– Ну-ну, Патрик, это ты должен знать. Дипломаты – это люди, которые представляют свою страну за границей. Они там помогают своим соотечественникам, а иногда не дают разразиться войнам.
– Какая скука! – вздохнул я.
Взрослые расхохотались. Я был в отчаянии. Значит, моя ахиллесова пята обрекает меня на ремесло, предназначенное для людей обходительных и мирных? Никогда! Я решил стать актером.
В прошлом сезоне Бабуля отвела меня в Театр дю Парк на “Сирано де Бержерака”. Мне очень понравилось. Я бросился писать пьесу примерно на тот же сюжет, только изъян героя состоял не в непомерном носе, а в склонности падать в обморок при виде крови. Очень скоро я понял, что ничего не выходит. По ходу дуэлей мой персонаж при первой же крови отрубался. Он был просто смешон.
Я составил подробный список тем, которых мне из-за моего недостатка следовало избегать – с учетом того, что роли я непременно буду играть сам, как Мольер, либо, по крайней мере, буду присутствовать на своих спектаклях, а рисковать, проверяя, упаду ли я в обморок и от театральной крови, мне не хотелось. Значит, придется избегать сражений, вампиров, юных девственниц, поисков Грааля – в общем, всего увлекательного.
Оставались только психологические темы или символизм. Мне хотелось повеситься. Пятнадцать лет – ужасный возраст. Мой горизонт постепенно сужался.
В начале учебного года Жак рассказал мне про свой, как он говорил, “флирт” с одной юной англичанкой.
– Офигенные каникулы, старик! Надо тебе попробовать с девочками.
Он, конечно, был прав. Но почему это меня не вдохновляло? Может, я был еще мал? Я вспомнил Симона и заявил:
– Просто я некрасивый.
– Ну и что? А я разве красивый? – возразил Жак. – К тому же ты не урод. Этого более чем достаточно.
Утешенный его оценкой, я задался вопросом, где найти девочек. Начиная со средней школы, я ходил в мужское учебное заведение.
Жак, видимо, прочел в моих глазах этот вопрос и предложил вместе с ним подойти после уроков к ближайшей женской школе. В половине пятого мы выстроились на тротуаре напротив входа в коллеж Святой Урсулы.
В сущности, я никогда не видел девушек. Девицы из племени Нотомбов, пережив родительскую суровость, больше походили на пассионарий, чем на девушек в моем представлении – воздушных, мечтательных, неземных созданий.
Когда девочки-подростки высыпали из коллежа Святой Урсулы, я остолбенел. Каждая вторая была такой прелестной юницей, что я не знал, куда смотреть. Технику сближения я предоставил вырабатывать Жаку, человеку опытному. Он, как и я, не двигался с места, оглушенный волнами изящества и жизненной силы, изливавшимися из школы. Через полчаса улица опустела.
– Ну? – спросил я.
– Так себе, одна мелюзга, – ответил Жак.
– Ты шутишь? Они были одна прелестнее другой.
– Патрик, твои восторги тебе же вредят. Женщины любят пресыщенных мужчин.
– Тем не менее ни одна даже не взглянула в твою сторону.
– Напускное равнодушие. Пока я подготовил почву.
Раз почва была подготовлена, назавтра мы вернулись.
В четверть пятого сердце у меня колотилось как бешеное. Чудо повторилось: ворота распахнулись, и оттуда хлынули волшебные девушки. Чары источали даже те, что были обделены красотой. Честно говоря, любая из них сделала бы меня счастливейшим мальчиком на свете.
Тут-то и случилась трагедия. У Жака начался очередной типичный для него приступ кашля. Юный туберкулезник так сильно раскашлялся, что в итоге выплеснул из себя на тротуар поток крови. Я потерял сознание.
Когда я очнулся, у меня на лбу лежала рука девушки небесной красоты.
– Где Жак? – пролепетал я.
– Не знаю, о ком вы говорите, месье. Вы упали в обморок и лежите в своей крови. Давно у вас туберкулез?
– Не знаю, – ответил я; меня поразило, что она назвала меня “месье”.
– Хотите, я вызову скорую помощь?
– Нет, я сейчас пойду домой.
Она помогла мне встать. Поглядев на подсохшую лужу крови, в которую упал, я обнаружил, что теряю сознание только от свежей крови, живой, струящейся. От кровавых пятен на моем пальто мне было ни жарко ни холодно.
Эдит проводила меня до площади Жамблин-де-Мё. Ей было четырнадцать, она хотела стать медсестрой. Родители дали ей имя в честь Эдит Кэвелл
[22]. Эпонимия сработала: девушка видела во мне тяжелобольного, которого надо спасать; сенбернарский инстинкт сделал ее в моих глазах неотразимой.
Я был на седьмом небе от такой удачи и не стал ее разочаровывать. У Эдит были длинные волосы, переливающиеся оттенками мягкой карамели и светлого пива. Она все время улыбалась, а ее лицо вызывало в памяти мадонн с картин фламандских мастеров.
Она была со мной изысканно-внимательна, все время спрашивала, как я себя чувствую, хотела, чтобы я опирался на нее при ходьбе. Я отказался, желая предстать перед ней твердым как кремень.
Когда мы дошли до дома, Эдит захотела поговорить с моими родителями. Я, слегка преувеличив, сказался сиротой. Прекрасные глаза девушки расширились. Она дала мне свой телефон.
Назавтра Жак хотел снова пойти со мной к Святой Урсуле. Я отказался, не удостоив его объяснений.
– Понятно, – сказал он. – Думаешь, что у тебя есть друг, а потом он выясняет, что у тебя туберкулез.
– Жак, я с самого начала знал, что ты туберкулезник. Я решил сосредоточиться на учебе, вот и все. И вообще, когда в следующий раз будешь блевать кровью на улице, не убегай.
– А ты, когда будешь в следующий раз грохаться в обморок, постарайся, чтобы это случалось без меня.
После столь решительных заявлений мы стали сторониться друг друга. Я тайком повидался с Эдит, написал ей стихи, она сочла их блестящими. Был ли я влюблен? Конечно. Я думал о ней с утра до вечера. Как мне хотелось ее поцеловать! Я попытался сорвать у нее поцелуй, но она увернулась.
