– У вас есть братья и сестры?
– Нет. Мне их очень не хватало. Я всегда была одна.
– Вы часто ездите в Марбеан?
– Редко. Я люблю эти места, лес особенно. Но два часа на поезде – не пустяк. И я учусь открывать для себя Брюссель.
– Вам нравится Брюссель?
– Да. Это мой первый большой город. В те времена, когда я каждое утро ездила из Марбеана в арлонский атеней
[12], где училась, Арлон казался мне мегаполисом. Теперь я понимаю, что это совсем небольшой городок.
– Одно из первых галло-римских поселений.
– Именно так. Нам в школе все уши про это прожужжали. А вы откуда родом?
– Я всю жизнь в Брюсселе прожил.
– Ну и как взрослеть в Брюсселе?
– Можно взрослеть весело, но это не мой случай. Как и вы, я всегда был один. Я не жалуюсь, я люблю одиночество. Единственное, ради чего есть смысл с ним расстаться, это любовь.
Он наполнил наши бокалы. Я опять молниеносно опустошила свой.
– Можно подумать, что вы русская!
Я расхохоталась:
– Ну вот, так и есть, я пьяная. Обожаю это состояние.
– Расскажите.
– Во мне дух шампанского. Мне легко и весело.
– Попробую пить так же быстро, как вы.
Он допил залпом свое шампанское и снова налил нам.
Когда бутылка опустела, мы вышли на улицу под ручку, пьяные и беззаботные. Я от радости пустилась бежать.
– Куда вы?
– Добро пожаловать в мой аэростат. Посмотрим на мир Олимпа. Разве я не Афина?
Мы проходили мимо шоколадной лавки, которая уже закрывалась. Я ринулась внутрь.
– Хочу! – сказала я, обводя рукой полки.
Доминик Жансон купил баллотен
[13] со всеми видами конфет, на которые я указала.
В полной эйфории я плюхнулась на первую попавшуюся уличную скамейку.
– Вы не хотите пойти ко мне? – спросил профессор.
– Я все заляпаю шоколадом. Лучше уж съесть здесь.
– На нас люди смотрят.
– Что плохого в том, чтобы есть пралине на улице?
Ни минуты больше не медля, я выложила коробочки на скамейку между мной и профессором и открыла одну за другой.
– Каждый за себя! – объявила я.
И набросилась на конфеты. Я вгрызлась в “Астрид”, карамельная глазурь захрустела на зубах, и я застонала от наслаждения. Когда я подняла глаза, то обнаружила, что Доминик Жансон занят тем же.
– Я всегда начинаю с самых приторных, – сообщила я, откусывая “Манон”.
– Моя племянница уверена, что имя Манон – в честь конфет.
– Гениальная идея – давать детям имена по названиям конфет.
Мало-помалу мы съели всё. Стемнело.
– Может быть, пойдем теперь ко мне? – предложил Доминик Жансон.
– При условии, что у вас есть анчоусы или корнишоны.
– Как насчет зеленых оливок?
– Годится.
Его квартира показалась мне скромной. Я вымыла с мылом измазанные шоколадом руки, а потом присоединилась к нему в гостиной, где мы сожрали миску оливок. Они отрезвили меня, и я вдруг сообразила, что нахожусь в гостях у своего препода по сравнительной мифологии, одна, и сижу рядом с ним на диване.
– А что дальше?
– Что пожелаете, Анж.
Я вдруг поняла, что катастрофически устала.
– Мне хочется спать.
Он предложил мне свою кровать, а сам лег на диван. Я не успела даже ни о чем подумать – уснула мгновенно.
Проснулась я среди ночи. Профессор сладко спал. Он так и не снял ни костюм, ни галстук. Я на цыпочках вышла из квартиры. Три четверти часа ходу – и я была уже у себя. Остаток ночи я проспала в своей кровати.
Во второй половине дня я явилась к Руссерам. Пий сокрушенно посмотрел на меня:
– Сегодня вы еще более странная, чем вчера.
– В чужом глазу козявку видим, в своем не видим и слона.
– Вы говорите по-бельгийски? Я вас не понимаю.
– Это прекрасный французский. Ну, может быть, не прекрасный, но французский.
– Сомневаюсь, имеет ли смысл учиться этому языку у бельгийки.
– Перестаньте! Лучшие грамматисты “этого языка”, как вы выразились, – бельгийцы. Соответственно, да, имеет большой смысл учиться у бельгийки. Добавлю, что меня наняли не затем, чтобы обучать вас французскому, а чтобы избавить вас от вашей дислексии, и мне это удалось с первого захода. Поэтому я нахожу, что с моей стороны чистая любезность продолжать заниматься с вами. Моя миссия выполнена, а вы становитесь все более неприятным.
– Я так уж неприятен?
– По шкале от двух до семи вы на отметке “шесть”.
– Ничего, у меня еще есть запас.
Я рассмеялась.
– Итак, “Бал у графа д’Оржеля”.
– Хуже некуда. Не могу поверить, что вам нравится эта книжка. Вы притворяетесь, чтобы меня подловить.
– Простите, что?
– Я не попадусь в вашу ловушку. Мне недостаточно вашего слова, чтобы вам поверить. Вы терпеть не можете этот роман.
– Да что на вас нашло?
– Это дикое занудство, просто чушь какая-то, ничего общего с “Дьяволом во плоти”.
– Насчет последнего я с вами согласна. Во всем остальном – нет, извините, я влюблена в эту книгу. Это черный бриллиант литературы. О классическом треугольнике муж, жена, любовник никогда не было написано ничего более красивого, более тонкого, более цивилизованного.
– Вы так говорите, чтобы поиздеваться надо мной.
– Нет. Вы имеете право не любить этот роман.
– Я действительно подумал, что вы меня испытываете.
– Зачем бы я стала это делать?
– Чтобы доказать мне, что я вас недостоин.
– Пий, караул! Оставьте этот бред. Вам незачем быть достойным меня.
– Это еще хуже, если вы так считаете. Значит, вы никогда не рассматривали меня как любовника.
– Что правда, то правда.
– Из-за моего возраста?
– Вовсе нет.
– Тогда почему?
