Я встала и вышла. На улице я вспомнила о Пие. Доната не исключала, что я могла влюбиться в него, и не считала это бредом. Хотя я знала, что ничего подобного нет. Как доказать это самой себе?
Я вернулась. И застала профессора на том же месте, в прострации. Он не знал, что я его вижу. Он сидел, обхватив голову руками, с пристыженным видом. Как, он сказал, его зовут?
– Доминик!
Он вздрогнул и посмотрел на меня с испугом, который мне скорее понравился. Я подошла к нему и, не садясь, поцеловала его в губы.
– Почему?
– Вы просили меня подумать. Я подумала.
– Быстро вы думаете.
Я улыбнулась.
– Первый раз вижу, как вы улыбаетесь. Вы красивая.
– Пошли?
– А куда?
– Не знаю. Не сидеть же здесь.
Я сама удивилась своему поведению.
– Можно было бы пойти к вам. Но дома вас ждет жена, – сказала я безжалостно.
– Я в разводе, живу один.
– У вас есть дети?
– Нет. А у вас?
Его вопрос меня развеселил.
– Нет. Но у меня есть ученик, к которому я сейчас должна идти.
– Ученик по какому предмету?
Я вкратце объяснила.
– Сколько ему лет?
– Шестнадцать.
Я прочла в его взгляде беспокойство.
– Когда я вас увижу?
– Завтра вечером, – предложила я.
Он назначил мне свидание. Я вскочила в трамвай и видела, как профессор смотрел мне вслед, пока трамвай не исчез из виду.
– Вы сегодня какая-то странная, – заметил Пий.
– Вы странный всегда.
– Я, по крайней мере, каждый день странный одинаково.
– Мы здесь не затем, чтобы говорить обо мне.
– Вчера я сделал нечто невероятное. Прочел книгу по собственной инициативе.
– Браво! Расскажите.
– “Дьявол во плоти” Реймона Радиге.
– И к тому же выбрали шедевр. Горжусь вами.
– Это история мальчишки шестнадцати лет, который спит с девятнадцатилетней девушкой.
– Я в курсе. Вам понравилось?
– Очень. Мне нравится такая манера писать о любви, без патоки.
– Согласна с вами.
– И потом, это отчасти наша с вами история. Им столько же лет, сколько нам.
– Но в остальном у нас с ними нет ничего общего.
– Действительно, мы с вами не спим. А вы с кем-нибудь спите?
– Я не отвечаю на подобные вопросы.
– Я никогда еще ни с кем не спал.
– Прочитав “Дьявола во плоти”, вы теперь только об этом и думаете?
– Я об этом думаю днями и ночами.
– В вашем возрасте это нормально.
– Хватит строить из себя взрослую. Вы тоже об этом думаете.
– Разговор у нас начинался хорошо, вы прочли Радиге. Теперь все пошло куда-то не туда.
– Не нахожу. Роман, после которого хочется говорить о сексе, это классно.
– По-моему, вам не стоит ограничиваться разговорами.
– Согласен. Пошли ко мне в комнату? В конце концов, вы моя учительница. Научите меня.
– Я учительница литературы.
– Вот и научите как в литературе.
Я засмеялась:
– У вас в лицее девочек нет?
– Вы бы их видели!
– Да бросьте! Раскройте глаза. Наверняка среди них есть очаровательные, я уверена.
– Мне не нужен утешительный приз.
– Ладно. Пожалуй, нам стоит проветриться. Вы интересуетесь цеппелинами. Что, если нам сходить в музей авиации?
– Цеппелин в музее авиации в столице такой маленькой страны, как ваша? Пойду посмотрю в интернете.
– Нет. Пойдем посмотрим настоящие!
Я встала. Мой ученик неохотно последовал за мной. Я ликовала, воображая, как вытягивается физиономия отца на его наблюдательном пункте.
– Это далеко?
– В парке Пятидесятилетия. Мы поедем на трамвае.
Судя по всему, Пий ни разу в жизни не садился в трамвай. У него был такой же перепуганный вид, как если бы я согласилась на его предложение о сексе. Я купила ему билет.
– Как вы добираетесь до лицея?
– Отцовский шофер отвозит меня на “феррари”.
Я села рядом с ним. Он с опаской смотрел в окно.
– Брюссель – красивый город, – сказала я. – И вот что любопытно: нужна ясная погода, чтобы это оценить.
– Почему?
– Потому что почти во всех домах окна выходят на две противоположных стороны. Когда день солнечный, свет проникает через стекла насквозь. И кажется, что Брюссель весь выстроен из лучей.
– Вы путешествовали?
– Немного. Меньше, чем вы.
– Я не путешествовал. Меня часто перевозили в разные места, которых я так никогда и не видел.
– Тем более стоит увидеть Брюссель.
После нескольких пересадок мы вышли у парка Пятидесятилетия. Пий явно был потрясен грандиозностью сооружений. В музее авиации я спросила, есть ли у них цеппелины. Мне ответили, что есть две кабины, или гондолы.
Я гордо сообщила это Пию, он пожал плечами:
– Это как если бы я хотел увидеть “роллс-ройс”, а вы бы сказали: у них есть два салона.
– Лучше, чем ничего.
– И потом, это музей армии, а вовсе не авиации.
– Вам должно понравиться. Вы же увлекаетесь военными делами.
Гондолы оказались впечатляющими. Они были потрясающе устроены внутри – как музыкальные шкатулки.
– А что бы вы сказали, если бы увидели цеппелины целиком! – пробурчал Пий.
Несмотря на его скептическую гримасу, я заметила, что он осматривает гондолы очень увлеченно. Я представила себе его за штурвалом в одной из них; он, видимо, тоже об этом подумал, потому что вдруг воодушевился, а когда раздался звонок, оповещавший о закрытии, помрачнел.
Из чего я заключила, что экскурсия ему понравилась. Мы сели на трамвай и поехали домой.
– Вы сегодня другая.
– Это потому, что вы первый раз видите меня вне дома.
– Нет. Вы были другой, уже когда пришли.
Я воздержалась от комментариев.
На завтра Грегуар Руссер атаковал меня с места в карьер. У себя в кабинете он не предложил мне сесть.
– Вы можете объяснить, что вчера произошло?
