Рен расхохоталась:
– Любовь? С тобой? С чудовищем, только что признавшимся в кошмарных вещах?
– Ты ушла от мужчины, которого любила, к другому, которого не любила.
– Кто сказал тебе, что я не любила Жана-Луи?
– Но ты не говорила, что любишь.
– Я не обязана делиться с кем-либо такими вещами.
– Ты сказала, что выходишь за него ради его карьеры и положения в обществе.
– По отношению к тебе это было проявлением снисхождения. Чтобы тебе легче было меня возненавидеть, а потом забыть.
– Но случилось обратное.
– Откуда мне было знать, что ты до такой степени ненормальный? Я чувствовала, что в тебе что-то не так, но не подозревала, что это так серьезно. Как же я была права, что ушла от тебя!
– Двадцать лет назад ты меня любила. Не говори, что этого не было.
– Я любила тебя. Но никогда не хотела создать с тобой семью. Я не чувствовала с тобой близости.
– Ты скоро заявишь, что бросила меня, потому что предвидела, во что я превращусь.
– Мне не в чем оправдываться. Я не обязана была вечно оставаться с тобой.
– Но ты сломала мне жизнь.
– И что же мне было делать? Жертвовать собой?
– Посмотри, кем я стал.
– Когда я узнала, какую карьеру ты сделал, я пришла в восторг. Теперь я нахожу, что все, что ты сделал, – мерзко.
– Это твоих рук дело.
– Глупости.
– То, что я сделал, я сделал для тебя.
– Это было сделано вопреки мне.
– Да, это правда.
– А твоя жена в курсе?
– Нет, разумеется. Но и ты не разыгрывай святую невинность. Ты ведь ей ни в чем не призналась.
– По правде говоря, я долго не могла понять, кто ее муж. А когда поняла, было уже поздно.
– Просто ты тоже искала встречи со мной.
– Если бы я хотела встречи с тобой, я бы тебе позвонила. А я не звонила. И знаешь почему? Я боялась потерять дружбу Доминики. Я дорожу нашими отношениями.
– Брось своего мужа и давай уедем вместе.
– Ты полагаешь, я горю желанием уехать с тобой?
– Я тебя знаю. Ты такая же, как и я. Отшлифовала светские манеры, стала светской дамой, но в глубине души ты похожа на меня. У тебя ведь нет ни стыда ни совести. Вспомни, как ты разделалась со мной двадцать лет назад. И это – ты. Женщина, способная на такой цинизм, способна на все. Поступи с Жаном-Луи, как ты поступила со мной.
– Чего ради? Чтобы жить с психопатом?
– Мне наплевать, что ты видишь во мне психопата. Никто никогда более убедительно не доказывал свою любовь, чем это сделал я – для тебя.
– И ты называешь любовью месть человеку, которого любил? Особенно учитывая избранный тобой способ отомстить. Древние жертвовали детей богам, чтобы усмирить их гнев. Ты пожертвовал двумя людьми, пожертвовал своей дочерью, но это даже на малую толику не усмирило твоего не знающего удержу гнева. И ты утверждаешь, что это преступление доказывает твою ко мне любовь? Все твои действия доказывают только одно: на самом деле ты монстр! Ты говоришь: «Это не я». Ошибаешься! Это именно ты, и только ты – во всей своей красе.
– И ты – такая же, как я.
– Нет, я не такая. Доказательство – я люблю своих дочерей, и твою тоже люблю. Как можно не любить такую замечательную девочку?
– Прекрати. Моя дочь была первым знаком, что я ошибся. Твоя реакция – это всего лишь твоя реакция.
– Ты даже на мгновение не можешь допустить, что твоя дочь – самостоятельная личность и живет собственной жизнью? Ты видишь в ней лишь знак своей неудачи? Да ты просто умалишенный!
– Зато я не лицемер. Да, я ненавижу свою дочь.
– Похоже, что ты даже гордишься своим признанием.
– Я горжусь тем, что ничего не скрываю от женщины, которую люблю. Я понял, что партия проиграна. Не важно, я доиграю до конца. Если надо собственными руками убить мою дочь, чтобы доказать тебе, на что я способен ради тебя, я сделаю это.
Эта фраза подействовала на Доминику, которая до сих пор слушала без ужаса, как электрошок. «Будь у меня оружие, я застрелила бы их обоих, а потом выстрелила бы в себя», – размышляла она. Но тут вдруг до нее дошло, что главная ее задача – спасти Эписен.
Она бесшумно вышла из гардеробной, проскользнула в вестибюль и обратилась к мажордому:
– Попросите за меня прощения у мадам Клери. Мне нездоровится.
Забрав пальто, она спустилась в подземный гараж, села за руль «мини-купера» и на четвертой скорости домчалась до улицы Бургонь. Эписен была занята тем, что читала «Илиаду» в двуязычной версии.
– Моя дорогая, мы уезжаем отсюда навсегда. Возьми с собой самое необходимое.
Девочка отреагировала так, как будто ждала этой фразы долгие годы. Она бросила в рюкзак немногочисленные вещи, напоминавшие о Самии, двуязычную версию «Илиады» и заявила, что готова.
Доминика переоделась.
– Поехали. Я припарковалась во втором ряду.
– У тебя что, машина?
– Потом объясню.
Как только они выехали на автостраду, Доминика объяснила, что жить они теперь будут в Бресте.
– Папа? – просто спросила Эписен.
– С ним покончено. Есть еще одна женщина.
По выражению нестерпимой боли на лице матери Эписен поняла, что этой темы лучше пока не касаться.
– Мы едем к моим родителям. Наконец-то ты увидишь своих бабушку и дедушку.
– Это моя давняя мечта! – воскликнула Эписен.
Доминика подумала, сколько раз она отказывалась погостить у родителей, потому что Клод со своими социальными комплексами заставлял ее скрывать, из какой она среды.
«И почему я его слушалась?» – недоумевала Доминика.
По дороге ей пришлось один раз остановиться, чтобы заправиться и подкачать шины. Ни мать, ни дочь не чувствовали усталости. У Эписен даже возникло чувство, что она очнулась от многовекового сна. Если бы не подавленное состояние матери, радости ее не было бы предела: уехать от отца – какое счастье! А сознание того, что они едут на край света, наполняло ее ликованием.
– Ты хорошо водишь, ма. Я даже не знала, что у тебя есть права.
– Я и сама про это забыла.
В шесть утра они уже были в Бресте. Доминика припарковалась возле дома родителей. В окнах горел свет. Эписен бросилась в объятия бабушки и дедушки, которые не могли поверить своим глазам.
– Какая же ты, деточка, хорошенькая!
Доминика обняла родителей и разразилась слезами. Воцарилось молчание, никто ничего не спрашивал.
