– О нет, милая. Только не начинай все снова! – взмолился Ирвин с опаской косясь на свою спутницу. – Что еще ты хочешь знать?
– Почему он все же решил лично приехать в Слайго, в Россес-Пойнт? – тихо пробормотала Сьюзан, бросая в рот крошки от съеденного печенья.
– Ну, здесь он встретил первую любовь, разве этого мало? Мы живем на земле страстного сердца
[18], не забывай об этом! – он наклонился и поцеловал ее в нахмуренный лоб.
– Это я могу понять, но все же… Мы до сих пор не знаем, почему на его одежде были срезаны бирки. Мать сказала, что этикетка, которую она взяла из моего пальто, не принадлежала Вольфгангу. Хотя она сама и думала иначе.
– Сегодня не лучшее время это обсуждать, согласись. Вокруг праздник. Скоро спортсмены завершат заплыв, и мы примемся праздновать. Нам есть что праздновать, согласна?
– Ты прав…
– Да, кстати, я подумал, если Киллиан уедет, может быть, ты захочешь перебраться ко мне?
– Хочешь, чтобы я продала свой дом?
– Нет, просто хочу просыпаться рядом. – Он сжал ее руку, и громкий звук гонга, возвещающий об окончании заплыва, заполнил пляж. В воздух взвились руки с пластиковыми стаканчиками, раздались приветственные возгласы.
– Сьюзан Уолш, какая встреча! – голос Дага отделился от всеобщего гула, как и сам бывший коллега. – Рад видеть… тебя, – подчеркнуто обозначил он, игнорируя Ирвина.
– Ты все еще дуешься, – улыбнулся тот, не замечая провокацию.
– Наша последняя встреча была не очень-то приятной. А я не так быстро забываю о нанесенной обиде. Это было несправедливо! Неужели ты и правда думал, что я могу поджечь окна Сьюзан?
– С тебя давно сняты все подозрения. Дело прошлое. Дуглас уже получил по заслугам. Все давно прояснилось.
Даг пропустил оправдательную тираду Ирвина мимо ушей.
– Ты все-таки нашла своего мужчину. Я про Питера Бергманна, – поправил он себя. – Узнала-таки его имя. Это ты молодец. Мне нравилось наблюдать, как ты работала. Теперь приходится смотреть на лысую башку нового ведущего.
– Сочувствую, – не удержавшись, фыркнула Сьюзан.
– Между прочим, ничего смешного. Когда он болтает в эфире, то гладит стол рукой, как будто это его девушка. Странный тип. Давай-ка возвращайся!
– Не могу, я работаю с Ирвином.
– Как называется человек, который причиняет боль? Три буквы.
Сьюзан рассмеялась.
– Я скучаю по твоим кроссвордам.
– Теперь я решаю судоку. Они посложнее будут. Так ты перебралась в полицию, значит. Ну да, правильно, тут не поспоришь. С Гарда Шихана вообще спорить нельзя, так говорят? – он оглянулся по сторонам. – «Приют мертвеца»… Помню, как ты рассказывала про пиратов.
– Кажется, это было целую вечность назад.
– Ну да… Мне про хлеб хорошо запомнилось. Который они ему в руку вложили.
– Хлеб? – переспросил Ирвин.
– Да, – пояснила Сьюзан. – Пару столетий назад здесь закопали моряка, еще живьем, он умирал от страшной болезни, вот моряки и торопились. Но перед тем как закопать, они вложили ему в руку кусок хлеба. Не знаю, зачем.
– А я знаю, – важно заявил Даг. – Символ бессмертия. Четыре буквы. Я тоже не лыком шит, между прочим, – обиженно добавил он. – Они хотели, чтобы тот несчастный моряк мог когда-нибудь вернуться к жизни.
– Вернуться к жизни, – задумчиво проговорила Сьюзан. – Когда-нибудь вернуться к жизни.
* * *
– Сегодня наш последний сеанс, Сьюзан.
Мы с вами зашли очень далеко. Вы смогли пройти погружение в себя, но теперь вы должны пробудиться. Сегодня я не буду говорить. Это будете делать вы. Закройте глаза и произнесите первое слово, которое только придет на ум. Это может быть как имя, так и просто название предмета, не важно. Произнесите это слово и повторите его столько раз, сколько посчитаете нужным.
– Почему, – произнесли губы Сьюзан раньше, чем она успела осознать.
– Повторяйте его. Снова и снова.
– Почему, почему, почему.
– Замечательно. А теперь я возьму вас за руку и пойду с вами туда, где это слово и его смысл откроются вам. Говорите, Сьюзан, я слушаю.
– Мой папа был неопытным рыбаком. Когда он возвращался домой с ведрами, полными рыбы, то не мог назвать ни одну из них. Он называл ее «большим уловом» или «неудачным уловом». Рыбой с красным хребтом или серебристыми боками. Именно из-за отцовского невежества мне пришлось узнать, чем отличается одна рыба от другой. Перед тем как мы садились за стол, он смотрел в мою сторону и спрашивал, что за рыба на тарелке. И я редко ошибалась.
Но я знаю, что папа подыгрывал мне и что я заблуждалась на его счет. Он был очень опытным рыбаком. Он поддерживал мой интерес, хотел, чтобы я бежала встречать его у порога и заглядывала в глаза.
– Сколько вам было?
– Двенадцать или тринадцать.
– Вы хорошо помните себя в том возрасте?
– Довольно хорошо.
– Опишите это ощущение.
– Мое детство, оно было… Во мне жили все эти подростковые мысли, неуверенность в себе, постоянные сомнения и в то же время непоколебимое знание. Это трудно объяснить. Ты как будто знаешь все, пока не заговоришь с кем-то. И тогда твоя уверенность рассыпается в прах. Но в то же время я была так счастлива, как никогда до и никогда после. Каждый день был наполнен открытиями, я могла злиться, переживать, но меня ждал мой дом, родители. И, ложась спать, я всегда знала, что утром будет новый день…
Вы говорили, что каждый человек несет в себе потенциально все свои будущие и прошлые события. И я сейчас, будучи здесь, понимаю, что в детские годы уже несла в себе горечь потери отца, печаль покинутого дома, пустоту. Уже тогда, в том возрасте, я могла бы разглядеть в уголках своих глаз тени будущей скорби.
Но в то же время я несла в себе частицы счастья. Всех прекрасных моментов, которые будут ждать меня впереди. Как и любого человека на этой земле.
Я искала причину, по которой Питер Бергманн оказался здесь.
Искала, как будто недостаточно потрясающей природы нашего края, скал и рыбацких шхун, уходящих в живописный утренний туман. И того, чтобы увидеть, как проваливается закатное солнце за океан, превращая фигуры на пляже в очертания, которые мы все равно узнаем.
Это наш родной край, и он может стать таковым для любого, кто приезжает сюда. Сила Питера Бергманна заключена в том, что он сумел с достоинством пройти свой путь и возродиться после смерти – через свои поступки. Через отпечатки, которые оставил в душах людей, которые его даже не знали.
Теперь-то я понимаю. В жизни каждого человека есть только один период в жизни, когда он безнадежно, беззаветно счастлив. У каждого он свой. Когда молод, и душа тоже молода, и мысли… И тело еще не отягощено болезнями, когда все мечты кажутся светлыми, когда близкие живы и всегда рядом. Когда осень не внушает тревоги и тебя радуют листья – потому что с ними можно играть и потому что ты не видишь в них признаков увядания.
