Мне нечем было ответить на это. Нина даже в состоянии отчаяния мыслила ясно и рационально. Мы создали среду, которая награждала людей за максимальную эффективность, а не за вдумчивость.
– Мне правда нельзя потерять работу, – повторила Нина. – Иначе придется вернуться домой к родителям. Эта работа и так позорище.
Я постарался не обидеться.
– Я делала все, что от меня требовалось, прилежно училась. Получала хорошие оценки. Окончила университет со сраным отличием. И все равно, куда бы ни подавала резюме, мне даже не удосуживались перезвонить.
Она объяснила, что получила диплом бакалавра по американской истории, а в нагрузку – студенческий долг от университета из Лиги плюща. Она изучала вторую половину ХХ века. Знала все, что только можно знать, о вьетнамской войне. Определенно больше меня.
– Ты слышал про «Систему оценки деревень»? Вопрос риторический, никто не знает, что это. Поэтому, возможно, об этом и стоит писать диссертацию – посвятить долгие месяцы исследованию темы, до которой никому нет дела…
Беседа, похоже, ее успокаивала.
– …Мало кто это понимает, но вьетнамская война была первой, которую намеревались выиграть с помощью технологий…
Что мне сказать Брэндону?
– …Генерал Уэстморленд верил в то, что называл «электронным полем боя», в системно-ориентированный подход для более эффективного управления боевыми действиями…
[32]
Я был уверен, что мог бы спасти Нину от увольнения, но ответственность в итоге падала на меня.
– …Так что стратеги Уэстморленда создали «Систему оценки деревень», которая количественно оценивала действия американских войск по ряду показателей, призванных наглядно демонстрировать продвижение к победе…
Моя команда облажалась, я должен взять вину на себя.
– …На деле попытки статистически измерить военные действия означали, что военные советники заполняли таблицы по восемнадцати показателям…
Мне пришло в голову, что я могу соврать – защитить Нину, сказав, что во всем виноват алгоритм модерации Эмиля, как и подозревал Брэндон.
– …По большей части, однако, индексы были субъективными и даже почти неизмеримыми, так что в отчетах советников почти всегда сообщалось об успехах…
Но Эмиль проверит журнал и с легкостью раскроет вранье.
– …Понятно ведь, почему так? Когда от тебя ждут хороших новостей и никто не может доказать обратное, любой скажет, что все идет гладко…
И все же я мог повернуть дело в свою пользу.
– …Ко всему прочему, все эти цифры использовались не только для того, чтобы убедить американское военное командование в близкой победе…
Из-за нужд алгоритма Эмиля моей команде приходилось разбираться с запросами с чрезмерной скоростью.
– …Но командование также убеждало СМИ, что войска уверенно продвигаются вперед…
Действительно, во всем виноват Эмиль. Я мог это доказать.
– Это была правда, поскольку никто не мог доказать обратное. – Нина замолчала, будто осознала что-то. – Боже, это даже смешно.
Я не понял, о чем она, но знал, что это не очень важно.
– Ты меня вообще слушаешь?
Я коснулся ее руки, чтобы утешить. Вышло неожиданно.
– Серьезно? – Нина оттолкнула меня. Резко.
Наверху Брэндон орал на Эмиля и даже не пытался это скрыть. В конференц-зал вела стеклянная дверь, и она не слишком-то изолировала звук. Все в «Фантоме» слышали вопли. Эмиль сидел и внимал, пока Брэндон отчитывал его. Он держался вежливо, но невозмутимо, и подозреваю, что это еще больше злило Брэндона.
Я ждал паузы в разговоре. Прошло несколько минут, прежде чем наступило затишье. Я постучал по стеклу. Брэндон выдохнул и махнул мне рукой – мол, заходи.
– Мы как раз обсуждали вероятность отключения системы модерации Эмиля – по крайней мере, пока она не улучшится настолько, чтобы мы смогли протестировать ее в реале.
– Как раз об этом я и хотел поговорить, – сказал я.
Сел за стол. Брэндон наконец тоже уселся.
– Сообщение из статьи, которое подверглось цензуре, не было помечено алгоритмом Эмиля. Это сделал человек из моей команды.
– Что?
Эмиль тоже удивился, но ничего не сказал.
– Это было изображение – старая военная фотография, знаменитая. Модератор ее узнал, но удалил, потому что она все равно нарушала правила о сценах насилия.
Эмиль издал смешок, хоть и пытался его подавить, – мелкое, приятное нарушение его холодного безразличия.
Брэндон не извинился, только глубоко выдохнул. Вернулся к своему уравновешенному стилю гендира.
– Эмиль, возвращайся на свое место. Лукас, выкладывай подробности.
Эмиль ушел, и я рассказал Брэндону все, что случилось, шаг за шагом. Объяснил, что Нина не виновата. (Брэндон не помнил ее. «Одна из старших модераторов, – пояснил я, но он все равно не смог вспомнить, и тогда я уточнил: – Маленькая индианка».) Мы установили жесткие правила и поощряли работников за строгое следование им, а не за гибкость.
– Если у тебя весь этаж принимает эти решения, почему нельзя рассматривать каждый случай индивидуально? – спросил Брэндон.
Какой подарок, и Брэндон даже не понял, что сказал. Если я разыграю эту карту правильно, то смогу прикончить алгоритм Эмиля одним ударом и защитить свою команду.
– Мы рассматривали службу поддержки как временную меру и готовились к будущему, когда автоматизированная система модерации Эмиля начнет рассматривать все запросы. Чтобы эта система работала, наши правила должны быть последовательными – даже ценой случайных ошибок вроде этой.
– Мы не можем допустить, чтобы подобная ошибка повторилась, – сказал Брэндон. – Пресса нас укокошит.
– Тогда, возможно, автоматизированное будущее не должно входить в наши планы.
Брэндон откинулся в кресле. Похоже, он обдумывал мои слова.
– А какие изменения нам придется внести, чтобы подготовиться к прокладке нового курса?
Я попытался не отвлекаться на жалкую метафору мореплавания.
– Прямо сейчас мы побуждаем всех обрабатывать как можно больше запросов. Людей поощряют за быструю работу, а не за вдумчивую. Мы нанимаем, учитывая, что многие уйдут, в том числе опытные сотрудники, в течение нескольких месяцев – возможно, даже недель. Им плевать на «Фантом», потому что мы ясно даем понять, что нам плевать на них. – И тут я водрузил свой флаг: – Сделай их полноценными сотрудниками, с зарплатами, льготами и долей в компании. Дай им реальный повод остаться.
