Следует сказать, что Япония ничего не взяла из чистого подражательства. Она приняла на вооружение только то, что способно было принести ей пользу. При этом благодаря мудрейшему законодательству она весьма бережно распоряжалась собственным прошлым. Она не приняла западный образ жизни, западную архитектуру и западную религию, поскольку принятие чего-либо из этого, особенно религии, послужило бы уменьшению, а не приращению ее силы. Несмотря на ее железные дороги и пароходные линии, телеграфы и телефоны, почтовую службу и транспортные компании, пушки и винтовки, университеты и технические училища, Япония остается такой же восточной страной сегодня, какой она была тысячу лет назад. Она оказалась способна остаться самой собой, до последнего возможного предела используя к собственной выгоде силу своего соперника. Она защищалась и по-прежнему защищается посредством самой восхитительной системы интеллектуальной самозащиты, которая когда-либо была известна, — своим чудесным национальным искусством дзюдзюцу.
III
Передо мной лежит альбом более чем тридцатилетней давности. Он заполнен фотографиями, сделанными в то время, когда Япония еще только приступала к своим экспериментам с иноземной одеждой и иноземными институтами. Это фотографии даймё и самураев; многие из них имеют историческую ценность, поскольку отражают самые ранние результаты чужеземного влияния на туземные моды.
Естественно, что военное сословие стало первым, попавшим под новое поветрие; по всей видимости, оно пошло на несколько курьезных компромиссов между западным и восточным стилем одежды. Более чем на дюжине фотографий запечатлены феодальные вожди в окружении своих вассалов — все в особенном, по их собственному выбору, одеянии смешанного стиля. На них сюртуки, жилеты и брюки заграничного покроя из импортного материала, но под сюртуком по-прежнему носится длинный шелковый пояс оби — по той простой причине, что он необходим для ношения мечей. Самураи никогда не были traineurs de sabre
[125] в буквальном смысле; их грозное, изящно отделанное оружие никогда не предназначалось для ношения на перевязи сбоку — в большинстве случаев, кроме того, будучи слишком длинным для ношения на западный манер.
Материя костюмов — это тонкое черное сукно. Но самурай ни за что не откажется носить свой мон — фамильный герб, и люди на фотографиях всеми возможными способами стараются приспособить его к новому одеянию. Один отделал лацканы сюртука белым шелком, и его фамильная эмблема либо нарисована, либо вышита на шелке шесть раз — по три эмблемы на каждом лацкане. Все они, или почти все, носят европейские часы на броских цепочках; один с интересом рассматривает свой карманный хронометр, быть может, приобретенный накануне. На всех также западная обувь — ботинки без шнуровки. Но, по-видимому, ни один еще не принял отвратительную европейскую шляпу, которой, к сожалению, будет суждено завоевать в Японии популярность, но несколько позднее. Им по-прежнему мила дзингаса — деревянный головной убор алого или золотого цвета с лаковым покрытием. Дзингаса и шелковый пояс — единственные естественные элементы их поразительной униформы. Брюки и сюртуки плохо подогнаны; ботинки подвергают их медленной пытке — у всех без исключения, облаченных в такое одеяние, неописуемо сконфуженный, неряшливый и убогий вид. Они не просто перестали чувствовать себя свободно — они осознают, что выглядят не самым выгодным образом. Эти несоответствия недостаточно гротескны, чтобы забавлять; они всего лишь уродливы и тягостны. Какой чужестранец в то время мог бы убедить себя в том, что японцы не стоят на грани утраты навсегда своего превосходного вкуса в одежде?
На других фотографиях видны еще более курьезные результаты чужеземных влияний. Здесь изображены самураи, пошедшие на своеобразный компромисс с западной модой и пошившие свои хаори
[126] и хакама
[127] из самого плотного и дорогого английского сукна — материала, совершенно непригодного для такого применения по причине как своей тяжести, так и своей жесткости. На их одежде видны образовавшиеся складки, которые уже никогда не сможет разгладить ни один утюг.
Эстетическое облегчение испытываешь, когда переворачиваешь лист с этими портретами и видишь портреты приверженцев старины, не подвергнувшихся влиянию этой мании и оставшихся верными своему традиционному воинскому облачению. Здесь видишь нага-бакама
[128], дзин-баори — воинские накидки, украшенные великолепной вышивкой, камисимо
[129], кольчуги и полные доспехи. Здесь также различные формы кабури — необычные головные уборы, которые прежде носили в торжественных случаях даймё и самураи высокого ранга, похожие на паучью сеть из какого-то легкого черного материала. Во всем этом — достоинство, красота и ужасное изящество войны.
Но всё затмевает последняя фотография этой коллекции, на ней красивый юноша со зловеще-величественным взглядом сокола — Мацудайра-Будзэн-но-Ками в полном великолепии феодального военного облачения. В одной руке он держит украшенный кисточкой жезл полководца; другая покоится на изумительной работы эфесе меча. Его шлем — это ослепительное чудо, стальные латы, закрывающие его грудь и плечи, выкованы оружейниками, чьи имена хорошо известны во всех музеях Запада. Завязки его боевой накидки — цвета золота; изумительное одеяние из плотного шелка, подобное огненной мантии, сплошь расшитое золотыми драконами и бегущими волнами, свободно ниспадает от его закрытой кольчугой талии до самых ступней. И это не сон, — это было! — я разглядываю портрет реального персонажа средневековой жизни! Как великолепен этот человек в своих доспехах, шелках и золотом шитье, он похож на чудесного радужного жука — жука войны, который, несмотря на ослепительные переливы цвета, весь воплощенная угроза!
IV
От княжеского великолепия феодального наряда, какой носил Мацудайра-Будзэн-но-Ками, до непрезентабельных одежд переходного периода — сколь низко падение! Несомненно, местная одежда и местные вкусы в одежде вполне могли показаться обреченными навсегда кануть в небытие. Когда даже императорский двор на какое-то время последовал парижским модам, мало кто из чужестранцев сомневался, что вся нация скоро сменит свой гардероб. И действительно, тогда в главных городах началась погоня за западными модами, что создало на время впечатление, что Япония стала превращаться в страну твидовых костюмов, цилиндров и фраков. Но сегодня в японской столице среди тысячи прохожих вы едва ли увидите одного в западном наряде, за исключением, разумеется, солдат, студентов и полицейских в форменных одеждах. Склонность одеваться по-западному в действительности была национальным экспериментом, и результаты этого эксперимента не совпали с ожиданиями Запада. Япония приняла для своих армии, военно-морского флота и полиции различные стили западной форменной одежды
[130], произведя некоторые переделки, просто лишь потому, что такая одежда лучше всего подходит для подобного рода занятий. Иноземный штатский костюм также был принят японским чиновным миром, но только лишь для ношения в служебное время в зданиях западной архитектуры, меблированных современными письменными столами и стульями
[131]. В домашней обстановке даже генерал, судья и инспектор полиции переоблачаются в национальную одежду. И наконец, как учителям, так и учащимся во всех школах, кроме начальных, предписано носить форменную одежду, поскольку в Японии школьное образование — отчасти и военное. Это требование, когда-то весьма строгое, было, однако, значительно ослаблено; во многих школах ношение форменной одежды сейчас обязательно только во время занятий по военной подготовке и в некоторых торжественных случаях. Во всех учебных заведениях Кюсю, за исключением педагогического училища, учащимся разрешается носить одежду, какая им по вкусу, соломенные сандалии и огромные соломенные шляпы, если они не идут на парад. Но неизменно дома после занятий, как учителя, так и учащиеся переоблачаются в кимоно с поясом из белого крепового шелка.
