Не менее одиннадцати видов бабочек побывали в окрестностях лотосового пруда за последние дни. Самая распространенная — снежно-белая бабочка. Считается, что больше всего ее привлекает на, вид рапса; когда маленькие девочки видят эту бабочку, они поют:
Тё-тё, тё-тё, на но ха ни томарэ;
На но ха га иэнара, тэ ни томарэ.
Бабочка, бабочка, садись на листок на;
Но если не любишь листок на, садись на мою руку.
Но самые интересные насекомые — это, несомненно, сэми. Эти японские древесные сверчки намного более выдающиеся исполнители, чем даже удивительные цикады тропиков. При этом они не столь утомительны, поскольку почти для каждого месяца, на протяжении всего теплого времени года, имеется свой, отличный от остальных вид сэми, со своим отличным от остальных репертуаром. Имеется, как я слышал, семь видов, но я познакомился только с четырьмя. Первым в моих деревьях можно услышать нацу-дзэми, или летнего сэми: он издает звук, подобный японскому слогу дзи, начинающийся сипло, как при одышке, и медленно нарастающий до пронзительного свиста на самой высокой ноте, похожего на звук, который издает паровоз, а затем вновь превращающийся в астматический хрип. Это дзи-и-и-и-и-иииии настолько оглушающее, что когда два-три нацу-дзэми подбираются близко к моему окну, я бываю вынужден их прогнать. К счастью, на смену нацу-дзэми вскоре приходит минмин-дзэми, куда более утонченный музыкант, чье название происходит от издаваемой им чудесной ноты. Говорят, что он «поет, как буддистский жрец, декламирующий сутру», и в самом деле, когда слышишь его впервые, с трудом веришь, что это всего лишь цикада. После минмин-дзэми в начале осени наступает черед красивого зеленого сэми — хигураси, который издает удивительно чистый звук, подобный частому звону маленького колокольчика — кана-кана-кана-кана-кана. Но самый изумительный сэми появляется еще позже — это цуку-цуку-боси. Я полагаю, что этому созданию нет равного во всем мире цикад: его музыка совершенно неотличима от пения птицы. В Идзумо звучание его песни передается так:
Цуку-цуку уису,
Цуку-цуку уису, —
Уи-оосу,
Уи-оосу, Уи-оосу,
Уи-оос-с-с-с-с-с-с-с-су.
Однако сэми не единственные музыканты в саду. Еще два замечательных создания дополняют их оркестр. Первое — это красивый ярко-зеленый кузнечик, известный японцам под любопытным именем хотокэ-но-ума, что значит «конь мертвеца». По форме голова этого насекомого и в самом деле имеет некоторое сходство с конской головой — отсюда и эта игра воображения. Это удивительно дружелюбное создание, позволяющее взять себя в руки без какого-либо сопротивления и, как правило, вполне вольготно чувствующее себя в доме, куда оно часто заходит безо всяких церемоний. Оно издает очень тонкий звук, который японцы записывают в виде повторения слогов дзюн-та; да и самого кузнечика иногда так и называют: дзюнта. Другое насекомое — тоже зеленый кузнечик, несколько более крупный и намного более робкий; за напев его называют гису
[114]:
Тен,
Гису;
Тен,
Гису;
Тен,
Гису;
Тен… (ит.д.)
В жаркие солнечные дни над прудом парят несколько видов стрекоз (томбо). Одна из них — самое прекрасное создание этого рода из всех, которых я когда-либо видел, сплошь отливающее неописуемыми металлическими цветами и невообразимо изящное, — называется Тэнси-томбо («императорская стрекоза»). Еще одна — самая крупная из японских стрекоз и при этом достаточно редкая. Про этот вид говорят, что мужских особей в нем намного больше, чем женских. Наверняка это я утверждать не могу, но за что могу полностью поручиться, так это за то, что если вы поймаете женскую особь, можно почти сразу же привлечь мужскую, выставив пленницу напоказ. Из этих соображений мальчишки стараются добыть женскую особь и, поймав ее, привязывают на нитке к какой-нибудь ветке, распевая любопытный куплет, который в оригинале звучит так:
Конна дансё Корай о Адзума но мэто ни макэтэ
Нигэру ва хадзи дэва найкай?
Ты, мужчина, повелитель Кореи,
неужели тебе не стыдно убегать
от повелительницы Востока?
Эта песенка-дразнилка заключает в себе аллюзию на историю покорения Кореи императрицей Дзингу
[115].
Что же касается самца, то он неизменно прилетает, чтобы, в свою очередь, быть пойманным.
XII
Теплыми ночами всякого рода незваные гости заполоняют дом в превеликом множестве. Две разновидности комаров делают всё, что в их силах, чтобы хозяевам жизнь стала не в радость, а кроме того, им хватает ума, чтобы не слишком приближаться к лампам; однако нет никакой возможности удержать сонмы других безобидных созданий от их стремления погибнуть в пламени. Самые многочисленные жертвы из всех, которые налетают подобно проливному летнему дождю, зовутся санэмори. Во всяком случае, так их называют в Идзумо, где они сильно вредят молодым побегам риса. Это крошечное создание величиной и цветом почти такое же, как неочищенное зернышко риса.
Следует сказать, что Санэмори — это имя знаменитого воина древних времен из клана Гэндзи. Существует легенда о том, как во время конного поединка его конь поскользнулся и упал на рисовом поле, из-за чего Санэмори был убит своим противником. Впрочем, смерть эта была весьма своеобразна: воин превратился в насекомое — нещадного пожирателя риса. В определенные летние ночи крестьяне Идзумо разводят на рисовых полях костры, чтобы привлечь это насекомое, бьют в гонги и трубят в бамбуковые трубы, распевая при этом: «О-Санэмори, окажи милость, соизволь прийти сюда!» Когда жучков собирается достаточно много, каннуси произносит молитву, и сжигается соломенная фигура, изображающая всадника верхом на коне; как вариант, эту фигуру сбрасывают в соседний ручей или канал. Этим обрядом, согласно поверью, поля очищаются от вредоносного насекомого. Связанная с ним легенда могла возникнуть в силу того обстоятельства, что его тельце с крыльями имеет некоторое сходство со шлемом японского воина
[116].
