– Итак, за Золтана?
Дана покачала головой. За этого подонка она пить не станет.
– Первый раз слышу про такого.
– Ну разумеется, моя милая. Но я тебе про него расскажу. Поверь мне, это интересная история. Только рассказывать ее надо не с начала, а с конца.
Жестом провинциального фокусника он извлек из кармана маленькую плоскую коробочку. Дана безучастно следила, как длинный ухоженный ноготь специалиста по связям с общественностью поддевает блеснувшую серебром крышку. Коробочка открылась с резким щелчком, и Карпентер высыпал себе на ладонь несколько матово отсвечивавших шариков. «Наркотики, – испуганно подумала Дана. – Он собирается накачать меня каким-нибудь подавляющим волю препаратом и выжать из меня признание...» Но это оказались совсем не наркотики. Фил вдруг стал метать шарики в стены – сначала в одну, потом в другую. Последние два шарика угодили в потолок и пол. Попадая на твердую поверхность, шарики вытягивались, принимая каплевидную форму, а затем растекались тончайшей едва заметно отсвечивающей в лучах настенных светильников пленкой. Пленка двигалась словно живая, ее края беспокойно шевелились, вытягиваясь длинными плоскими щупальцами. Когда странная субстанция то ли впиталась в стены, то ли просто истончилась до полной невидимости, Карпентер удовлетворенно хмыкнул и убрал коробочку в карман.
– Не хотелось бы, чтобы эту историю услышал кто-нибудь еще, – пояснил он. – Пока что, во всяком случае. Так вот, начнем, пожалуй, с конца. Восемнадцатого сентября 2036 г. старший инспектор венгерской дорожной полиции Золтан Лигетти был найден в своей постели буквально изрезанным на куски – шестьдесят четыре аккуратно отделенных от скелета фрагмента мускулистой плоти. Обнаружившая его пожилая экономка сошла с ума от пережитого потрясения. Дело было достаточно громким, и подробности расследования почти неделю не сходили со страниц газет.
Дана слушала его, испытывая странное безразличие. Цепкие пальцы прошлого все же дотянулись до нее сквозь все эти годы. Только вот испугается ли она их леденящего прикосновения теперь, когда даже электрический стул может показаться избавлением от проклятия стремительно приближающейся старости?
– Стены квартиры были испещрены иероглифами, начертанными кровью, специалисты, расследовавшие убийство, пришли к выводу, что инспектор стал жертвой последователей учения Истинной Каббалы – секты, практиковавшей разнузданную сексуальную практику и человеческие жертвоприношения. Оставалось, правда, загадкой, что общего мог иметь добрый лютеранин Золтан Лигетти с этими богопротивными сектантами.
Карпентер взял со стола большую квадратную бутылку и щедро плеснул виски себе в бокал.
– Расследование вели, понятное дело, местные полицейские. Европол подключили уже только на самом последнем этапе, когда стало ясно, что убийца – или убийцы успели покинуть страну. Кто знает, как бы все обернулось, если б не эта задержка, но в итоге главный подозреваемый – некто Андреас Типфель, называвший себя Первосвященником Сатанаилом – затерялся где-то на Ближнем Востоке. Там, как обычно, шла война, и никому не было дела до полубезумного сектанта, пусть даже и разыскиваемого Европолом..
Карпентер снова отхлебнул виски, но глотать сразу не стал, а посмаковал во рту. Сделав глоток, он на мгновение прикрыл глаза и ободряюще улыбнулся Дане.
– Между прочим, я угостил тебя коллекционным шотландским виски «Ля Фроег», пятьсот пятьдесят долларов за бутылку... Ты напрасно пренебрегаешь столь редким напитком, дорогуша. Хотя, возможно, тебе больше пришлась бы по душе венгерская сливовая водка – палинка, кажется? В квартире Лигетти обнаружили несколько бутылок с палинкой, в том числе одну начатую. Вот на ней-то и остались отпечатки пальцев Андреаса Типфеля, послужившие главным козырем обвинения. Кроме того, Типфеля несколько раз видели около дома убитого офицера, а вечером 17 сентября он зачем-то звонил Золтану на домашний номер. По версии венгерской полиции, Типфель и Лигетти были любовниками, и первоначально Сатанаил не собирался убивать своего партнера. Но 17 сентября между ними произошла ссора, закончившаяся для Золтана трагически. Типфель, который, по свидетельству задержанных членов секты, при виде крови становился абсолютно невменяемым парнем, расчленил тело и совершил все требуемые его жуткой религией обряды – поступок нелогичный, однако вполне укладывающийся в картину поведения параноидальной личности. Потом он попробовал уничтожить следы, но сделал это по-дилетантски неумело – вытер бутылку с палинкой, но недостаточно тщательно, пытался стереть звонок из памяти домашнего секретаря, но не смог, поскольку не знал пароля. Короче говоря, единственное, что хорошо удалось Андреасу Типфелю, – это сбежать от венгерского правосудия.
Через несколько лет, однако, этот сукин сын вынырнул в Канаде, которая тогда как раз вошла в состав Североамериканской Федерации. Взяли его в Квебеке за растление малолетних – малолетние, правда, оказались черномазенькими, так что другой на его месте отделался бы штрафом, но за Типфелем обнаружилось слишком много грешков. Министерство безопасности запросило информацию у европейских коллег, и вот тут-то история с Истинной Каббалой и порезанным на куски Золтаном Лигетти вновь выплыла на свет божий.
Ну, разумеется, он клялся, что никого не убивал. По его словам, Истинная Каббала если кого-то и приносила в жертву, то только цыганят и мусульманских детишек. Это, кстати, походило на правду, потому что за все годы существования секты случай с Лигетти был единственным, когда полиция всерьез села каббалистам на хвост. Типфель пытался убедить следователей в том, что убийство Золтана напугало его приспешников настолько, что они свернули всякую активность в Восточной Европе и залегли на дно. Это опять-таки звучало правдоподобно, потому что после тридцать шестого года об Истинной Каббале в Будапеште больше никто не слышал. Что самое интересное, Сатанаил яростно отрицал свою гомосексуальную связь с Золтаном. Нет, он не собирался делать вид, что однополая любовь ему незнакома – в конце концов, квебекские черномазые ребятишки с этим никогда бы не согласились. Но Золтан Лигетти якобы был совсем не в его вкусе – здоровенный блондин нордического типа, такие ему никогда не нравились. Другое дело – его сестра.
Прижатый к стенке Типфель сознался, что действительно несколько раз встречался с юной черноволосой красавицей Аготой Лигетти в барах Верхнего Города и даже провожал ее до особняка на Габсбург-авеню. Накануне убийства Золтана Агота первый раз пригласила его домой, и они провели несколько часов наедине, занимаясь любовью и попивая коктейли с палинкой. Нет, самого Золтана в квартире не было – Агота сказала, что он на дежурстве. Да, на бутылке могли остаться его отпечатки, потому что коктейли готовил Андреас, но где-то на бокалах обязательно должны найтись и отпечатки нежных пальчиков Аготы. Увы, никаких иных отпечатков в особняке не нашлось, и неудивительно – ведь у Золтана Лигетти никогда не было сестры.
Голос Карпентера доносился откуда-то издалека. Дана автоматически подняла свой бокал ко рту, отхлебнула глоток. Виски или вода – вкуса она не почувствовала. В голове стучали маленькие злые молоточки, глаза жгло, как будто туда плеснули лимонным соком. Это предел, с удивившим ее саму спокойствием подумала Дана, предел, за которым уже невозможно больше реагировать на боль. Все, что происходит, происходит не со мной. Я просто смотрю стерео, очень красочное и правдоподобное, или подключилась к мастерски сделанной фата-моргане. Потом все закончится, и я вернусь в свой мир, где не будет этого ужасного номера, этого отвратительного ощущения липнущей к мокрому телу ткани, этого страха, висящего в воздухе наподобие табачного дыма... Дана сделала еще один глоток и опять ничего не почувствовала. Тем далеким осенним вечером они пили палинку с вишневым соком и какой-то шипучкой – Анди глушил бокал за бокалом и все больше пьянел, а она лишь делала вид, что пьет. Но вкус вишни, сливовицы и щекочущих язык пузырьков навсегда остался в ее памяти. Она могла бы почувствовать его даже теперь, достаточно только вспомнить... вспомнить, как все это было... вспомнить тот ветреный и не по-сентябрьски холодный вечер 17 сентября 2036 года... Нет, подумала Дана, я не должна... Он же именно этого и добивается, опрятный, предусмотрительный гад, залепивший все стены моего номера какой-то склизкой дрянью... Он же хочет, чтобы я вспомнила тот вечери сама призналась в том, что совершила.
