Он утверждал, что психологический контакт с девушкой определенного типа стимулирует его способность «вспоминать». По словам Молу Чеко, «воспоминание» отнимало довольно много сил, а правильно подобранная девушка служила своего рода донором для медиума. Конечно, он объяснил это совершенно другими словами, но смысл оставался таким. Правда это или нет, Танака проверить не мог, но после того, как он начал привозить Мнемону подарки,его воспоминания стали значительно интереснее.
Поскольку Мнемон не предсказывал будущее, а как бы вспоминал его, всегда оставалась возможность иного варианта развития событий. Поэтому Танака довольно скоро понял, что эти воспоминания эффективнее всего включать в стратегические планы развития проекта в качестве переменных. Как только ему удалось разработать правильную методику, эффективность работ по проекту «Homo Super» возросла в несколько раз.
Деятельность руководителя любого комплексного проекта в основе своей описана еще древними римлянами, сформулировавшими принцип «разделяй и властвуй». Только развитая способность вовремя понять, какое именно направление исследований стоит поощрять, а какое представляет в лучшем случае теоретический интерес и должно быть безжалостно переведено на подножный корм, делает из ученого настоящего лидера научного коллектива. Известно также, что даже самый талантливый менеджер время от времени принимает ошибочные решения. Помножьте средний процент ошибок, неизбежно допущенных при управлении таким сложным проектом, как «Homo Super», на время, затрачиваемое на отработку ложных и просто неперспективных вариантов, и вы получите отставание в несколько лет. А в распоряжении Исследовательского центра времени было совсем немного.
Когда Идзуми Танака, отработавший десять лет в резервациях Южной Америки и Центральной Африки, убедил своего босса, могущественного директора Службы генетических исследований Сола Лейбовица, что прорыв в создании резистентных к мутагенным факторам внешней среды человеческих существ возможен только при условии использования неограниченного генетического материала, имевшегося в изоляте «Толлан», он предполагал, что изолят этот просуществует еще неопределенно долго. Однако пока утрясались все формальности, пока на базе «Асгард» возводились корпуса Исследовательского центра, пока наконец бюрократическая машина военной администрации, скрипя плохо смазанными шестеренками, просеивала сквозь мелкое сито все предложенные Танакой кандидатуры участников проекта, Совет Наций принял решение произвести перемещение изолята «Толлан» на Землю Спасения до конца 2053 года. (Тогда же в сетевых СМИ родился ставший впоследствии популярным термин «Большой Хэллоуин» – кто-то из лоббистов после исторического заседания обронил в интервью фразочку о том, что «мы хотим устроить этим парням настоящий праздник – с огнями, песнями и танцами под луной, так что попробуем подгадать с перемещением к 31 октября».) Времени, таким образом, оставалось в обрез, и поиск наиболее эффективных решений стал одной из приоритетных задач проекта. Теперь Танака нуждался в Мнемоне едва ли не больше, чем в своих спонсорах из «Байотек Корп»...
...Танака вышел из транса и с минуту сидел, заново переживая возвращение в реальность сада Мнемона. Стало ощутимо прохладнее, солнце почти скрылось за низкой цепочкой туч, повисшей над горизонтом. Часы показывали четверть восьмого – выходило, что он просидел под тутовым деревом без малого четыре часа! Почему же никто его не побеспокоил?
Он поднялся и стряхнул с брюк прилипшие травинки. Огляделся, словно ожидая увидеть за лобовым стеклом «Амфисбены» озорные косички Радостины Божурин. Но, разумеется, ничего не увидел. Дом, презрительно сощурившись, рассматривал его узкими бойницами окон.
Он прождал еще два часа. Ни Мнемон, ни девушка не появлялись. Когда в опрокинутой над степью темно-фиолетовой чаше небес засветились первые искорки звезд, Танака поднялся по дорожке к дому.
Такого не случалось еще ни разу за все годы их сотрудничества. Иногда Мнемон возвращал подарок,словно избалованный ребенок игрушку – повертев несколько минут в руках и безнадежно испортив. Порой девушки выходили из его дома слепые и равнодушные ко всему, как зомби; порой они не выходили вовсе, и Мнемону приходилось выносить их на руках. Те, кому повезло больше остальных, уходили, неся во чреве ответный подарок Мнемона доктору Идзуми Танаке, – пять таких счастливиц лежали сейчас в стерильных изоляторах блока «Е», готовясь к родам, еще три вместе с уже родившимися малышами находились под пристальным наблюдением ребят из группы Йоши. Хотя природа удивительного дара Мнемона по-прежнему оставалась для доктора загадкой, существовал небольшой шанс, что дар этот может передаваться по наследству. Поскольку обследовать самого Мнемона так и не удалось, Танака собирался выжать всю необходимую информацию из его детей. Провидца, похоже, судьба его отпрысков совершенно не волновала – как-то раз он обмолвился, что «воин должен пускать свое семя по ветру», и больше на эту тему не разговаривал.
Но даже с теми из девушек, которые приходились ему особенно по душе, Мнемон никогда не проводил наедине больше двух-трех часов. Ни разу за все эти годы он не оставил понравившийся подароку себя дома. Ни разу – до сегодняшнего дня.
Танака вздрогнул от нехорошего предчувствия. Вспомнил, как возвращался на базу с красавицей Валей Слуцкой – точнее, с той пустой оболочкой, которая осталась от Вали после полутора часов, проведенных в доме Мнемона. Тогда его впервые посетило видение, перешедшее позже в разряд ночных кошмаров, – Молу Чеко, словно огромный паук, сидит в переплетении липких вибрирующих веревок и высасывает жизнь из прекрасной золотоволосой девушки..
Он остановился в проеме двери и позвал – громко, по-английски: «Эй, есть кто-нибудь дома?» Крик тут же угас, затерявшись где-то в змеиных извивах коридора. Из глубины дома не доносилось ни единого звука. Танака глубоко вздохнул, представил внутренним зрением бритвенно острый, рассекающий чернильную тьму клинок и перешагнул порог.
Темнота. Темнота и тишина. Коридор был довольно узок, без дверей или разветвлений. Четыре поворота, четыре ступеньки, каждая ниже предыдущей. Центральные помещения дома, по-видимому, располагались в полутора метрах под поверхностью земли. Танака не раз задумывался над тем, случайно ли это – ведь дом стоял на вершине кургана. Может быть, Молу Чеко считал, что близкое соседство с похороненным в кургане вождем идет на пользу его магическим способностям? Или вел с хозяином кургана долгие ночные беседы?
– Эй, кто-нибудь! – снова позвал Танака.
Никто не отозвался и на этот раз, но ему показалось, что он почувствовал почти невесомое прикосновение к своему лицу. Дуновение воздуха? Чей-то взгляд из темноты? Танака попытался отключить привычные органы чувств и, по примеру мастера Хосокава, использовать хара-гэй – видение третьим глазом.
...Круглая комната. Комната, круглая как колесо. Спицы колеса– предметы и люди, занимающие пространство, образующие жесткую структуру. Стол, стулья, свернутый ковер вдоль изогнутой как лук стены... В комнате– двое. Мнемон– черное, абсолютно непрозрачное пятно, сгусток тьмы– и слабо пульсирующий светящийся контур девушки. Перед каждым из них– небольшие уплотнения мрака, непонятные вертикальные линии или, скорее, полые тростинки, по которым поднимается из глубин кургана что-то вязкое, густое, как смола или нефть... Спицы– структура, форма. Но содержание лежит глубже, это та пустота, что безраздельно царит между жесткими ребрами реальности. То, что происходит между Мнемоном и девушкой, то, что вообще происходит в комнате... И вот этого внутреннее зрение доктора Идзуми Танаки открыть ему, увы, не в силах...
