Иногда в нем просыпались древние, не подвластные имплантированному в его мозг надзирателю инстинкты. Тогда он устремлялся туда, где по склонам невысоких холмов торчали серыми столбиками жирные степные тушканчики, а меж нагретых солнцем камней прокладывали свои загадочные пути питавшиеся тушканчиками змеи. Орлу годились в пищу и те, и другие; он жадно рвал изогнутым клювом добычу, глотая соленую кровь и теплое мясо, чувствуя, как растекается по его мощному телу покой и умиротворение. В такие минуты он снова был собой – убийцей, а не соглядатаем – и ощущал скрытую гармонию мира в тугих толчках крови, выплескивающейся из разодранного горла убитого им тушканчика. Но глубоко спрятанный в глубь его черепной коробки прибор не давал ему наслаждаться этой гармонией; очень скоро орел начинал ощущать скрытое беспокойство, какой-то зуд, который, казалось, охватывал каждое перышко на его крыльях, жжение в глазах – и понимал, что настала пора вновь поохотиться на людей. Если бы орлу были доступны такие понятия, как месть, он, скорее всего, находил бы удовольствие в том, чтобы выслеживать в степи представителей коварного и трусливого племени, осквернившего его мозг и превратившего его в послушного исполнителя чужой воли. Но он не мыслил категориями, близкими человеку, и понятие мести было ему незнакомо. К тому же орел не знал, что происходило с теми, за кем он следил, и кого увозили железные машины: могло статься, что их возвращали в родные гнезда и кормили жирными сусликами. Правда, несколько раз он наблюдал, как убегавшие от преследовавших их машин люди падали в траву, орошая ее алой кровью – и застывали, мертвые. Но таких тоже увозили железные машины – возможно, они питались падалью.
Сейчас орел ходил кругами в начинающем медленно светлеть небе, разглядывая человека, выползающего из вырытой в склоне сухого оврага норы. Мир, распростертый под крыльями орла, виделся ему огромной вогнутой линзой с краями, плавно поднимавшимися к сиреневому куполу небосвода. Человек, казавшийся с трехсотметровой высоты крохотным, словно червяк, копошился почти в центре этой линзы. Когда орел фокусировал на нем свой взгляд, края линзы сворачивались, исчезая где-то в сиреневой дымке, а маленькая фигурка становилась видна отчетливо. Фигурка была желтой. На фоне блеклых и выцветших красок осенней степи ярко-желтое пятно вызывающе плясало перед птичьим взором, привыкшим замечать малейшие оттенки травы и песка.
Орел чувствовал, что очень скоро откуда-то из глубин его изуродованного людьми мозга забьют фонтанчики удовольствия – грязного, постыдного, недостойного благородной птицы удовольствия выследившей жертву ищейки. Скоро, очень скоро от клюва до когтей разольется ощущение блаженной истомы, сходное с тем, которое наступает после расправы с очень крупным и отъевшимся за лето сусликом. Вот только никакой пищи в желудке орла не было уже давно.
Последняя его добыча – снулая рыба, выловленная им в мутной заводи у плотины на реке Халк – оказалась редкостной дрянью. В голодные месяцы орлу приходилось питаться падалью, но эта рыба была хуже мертвечины. В реках вообще редко попадалось что-нибудь заслуживающее внимания.
С тех пор прошли уже сутки. Орел, разумеется, не знал, что все птицы, прошедшие специальную обработку в лабораториях доктора Танаки, несли сейчас непрерывную вахту по всему Ближнему периметру. Не знал он и того, что им предстояло патрулировать периметр еще два дня – вплоть до самого часа «Ч». За это время некоторым птицам предстояло умереть от голода.
Но не ему. Программа, заложенная в управляющий его мозгом компьютер, награждала выследившую человека птицу несколькими часами относительной свободы. Эти часы орел посвятит охоте на сусликов. Никаких больше экспериментов с реками, никакой рыбы! Только свежее, парное, пахнущее кровью мясо...
Впрочем, предстояло еще дождаться охотников.
По опыту орел знал, что обычно они не задерживаются. Важно не упускать человека из виду, наблюдать за всеми его действиями. Орел старался. Желтое пятно постоянно маячило у него перед глазами. Охотникам не придется долго искать человека. Он поможет им...
...Басманов наблюдал за орлом.
Он увидел эту крупную темноперую птицу еще два часа назад, лежа в своей норе. Простенькое устройство, известное среди диверсантов как «жабий глаз», – крошечный складной перископ позволял наблюдать за окружающим миром даже из подземного укрытия. Нора, вырытая им перед рассветом в сухом овраге, позволяла оставаться не замеченным до наступления сумерек. Он использовал дневные часы для того, чтобы отоспаться и отдохнуть. Темная дорога отняла у Басманова слишком много сил.
Он так и не узнал, что за существо выслеживало его во тьме у подземного потока. Оборачиваться не хотелось, а старик исчез так же внезапно, как и появился, не дав Владу возможности задать вопросы. Да и был ли то старый Талгат? Не померещился ли? Рассудок в стрессовых ситуациях еще и не такие шутки шутит.
Тогда он не сразу понял, что коридор перед ним пуст. Думал, что шустрый старикан опять побежал вперед и скрылся за поворотом. Сзади доносились какие-то неясные звуки, похожие на царапанье огромных когтей о скалу. Подгоняемый этим шумом, Басманов подхватил рюкзак-контейнер и бросился в погоню за стариком.
Разумеется, он никого не нагнал. Но страшный подземный житель постепенно затих где-то в глубине черных лабиринтов, а запах хаомы продолжал висеть в воздухе, ведя Влада по запутанным коридорам, словно ниточка из клубка Ариадны. Несколько раз Басманова так и подмывало свернуть в раскрывавшиеся у него перед глазами широкие боковые проходы, но хаома неизменно вела его мимо по узкому, местами достигавшему полуметровой ширины коридору. Через два часа, в половине шестого вечера, стойкий, разрезающий затхлую атмосферу катакомб аромат вывел его к какому-то бетонному колодцу, над которым в прозрачной синеве осеннего неба висели яркие, неправдоподобно крупные звезды.
Здесь он остановился и присел перевести дух. Путешествие от подземной реки до колодца потребовало больших затрат энергии – прежде всего нервной. Не так-то легко пробираться в царстве вечной тьмы, зная, что за тобой по пятам может гнаться нечто невообразимое. И хотя он ни разу не услышал больше тех звуков, что так напугали его в зале у реки, ему было явно не по себе. Хотелось как можно скорее покинуть пещеры и выйти на поверхность – пусть даже озаренной только светом звезд.
Коридор, по которому шел Басманов, заканчивался овальной дверцей, покрытой облупившейся зеленой краской; она не была заперта и открылась внутрь колодца, отчаянно заскрипев заржавевшими петлями. Колодец отдаленно напоминал ракетную шахту – но шахту, по каким-то причинам заброшенную на завершающем этапе строительства. Из бетона торчали пучки оборванных проводов в посеревшей от пыли оплетке; на полу, рядом с допотопным аппаратом холодной сварки, громоздились решетчатые конструкции из синеватого металла. В противоположной стене колодца зияло рваное отверстие, образовавшееся, похоже, в результате направленного взрыва. За отогнутыми внутрь металлическими прутьями арматуры виднелись покореженные рельсы и завалившаяся набок вагонетка. Наверное, когда-то здесь разыгралось целое сражение. Кто воевал в здешних богом забытых лабиринтах? С кем? И за что? Даже в памяти Минотавра, изучившего все доступные сведения об истории этой земли, не сохранилось никаких упоминаний о заброшенных в степи шахтах и связанных с ними военных действиях.
