– Прогулки по Риму, Пантеон и Римский форум, кофе на балкончике с видом на Колизей, боже, там так красиво сейчас. И мне очень хочется, чтобы ты немного отдохнула после… – она не стала продолжать, только дернула плечом, будто пыталась отделаться от гадкого насекомого.
– После чего? – спросила я, сдвинув брови.
– Ты запуталась, милая. Ты пошла не по тому пути.
– Ты так говоришь, как будто я стала героиновой наркоманкой, хотя эти таблетки мне, между прочим, врач прописал! Это была случайная передозировка!
– Случайности не случайны, – спокойно сказала мама, снова придвигая ко мне билеты.
– Намекаешь, что я таки наркоманка?!
– Я принесу тебе воды.
– А я не хочу воды! И в Италию не хочу! Я хочу свой телефон, и немедленно!
Мама медленно встала, расправила юбку и сказала:
– Я все-таки принесу тебе воды, а потом поговорим.
Через пять минут в моих руках оказался стакан с водой, у которой был едва заметный химический запах и немного – совсем немного – горьковатый привкус. Я выпила несколько глотков и снова стала проваливаться в болезненную дрему.
– Подумай над Италией, хорошо? – шепнула мама, поправляя подушку. – Билеты все равно уже не вернуть. Тебе понравится там. Ты такая бледная и такая худенькая. Просто смотреть больно. Поспи, а вечером я принесу тебе покушать.
Заключенной. Вот кем я стала в доме собственных родителей. Заложницей без своего мнения, без права обсуждать что-либо, без надежды на освобождение.
Дни проходили в полусне. Похожие друг на друга, как таблетки из одного блистера. Неразличимые, бесцветные и безвкусные. Я не вставала с постели, не было сил. Только однажды случилось нечто из ряда вон: я услышала голос Митчелла. Он доносился откуда-то издалека, из сумеречной серости, которая уже заволокла окна.
Я сделала нечеловеческое усилие и приподнялась на руках. Потом еще одно усилие – и села на кровати. Голос продолжал звучать. Митчелл был где-то рядом, только вот я никак не могла понять где. Я поставила ноги на пол и, держась за стены, пошла на его голос, как заплутавшие в подземелье идут на свет. Открыла дверь и вышла в коридор, пошатываясь. Добрела до родительской спальни и подошла к окну. Окно было прямо над крыльцом, а на крыльце стоял Митчелл.
– Я не уйду, пока не поговорю с ней, – сказал он. Я не сдержала слез, как только поняла, как он близко.
– Проваливай, не то будешь иметь дело с полицией. Они с удовольствием займутся тобой, – ответил мой отец.
Я попыталась открыть окно, но оно было наглухо закрыто. Я тянула ручку, но так и не смогла справиться с ним.
– А полиция с удовольствием займется вами, мистер Энрайт. Как только узнает, что вы держите совершеннолетнего человека под замком.
– Валяй, попробуй, – усмехнулся мой отец.
Я положила ладони на стекло и позвала Митчелла, но мой голос был так слаб, что я сама едва слышала его.
– Ванессы здесь нет, – солгал отец и попытался закрыть дверь.
– Митчелл, – повторила я беззвучно, молясь, чтобы он услышал меня. Кое-как я собрала все силы и ударила ладонями по стеклу. Даже мотылек ударил бы сильнее, но я надеялась на чудо. Снова и снова я лупила ладонями по стеклу, пока не перестала их чувствовать.
Митчелл отступил от двери и, словно повинуясь предчувствию, поднял голову. Наши глаза встретились и…
Он просто смел моего отца с пути и рванул в дом.
– Ванесса! – его голос заполнил все пространство коридоров. – НЕССА!
Мама вбежала в комнату первой и заперла дверь на ключ. Выхватила телефон и нажала три кнопки. Всего три кнопки – значит, позвонила в полицию.
– Не делай этого, мама, – сказала я. – Мы обе знаем, кто здесь настоящий злодей. И это не Митчелл.
– А кто тогда? Я? Да как ты смеешь?! – выпалила она и добавила, уже в трубку: – Офицер, в нашем доме неизвестный, наш адрес…
– Мама, я уйду отсюда в любом случае. Либо сейчас живой, либо завтра утром меня вынесут мертвую. Выбирай.
Она подняла на меня полные ужаса глаза, но тут же взяла себя в руки:
– Не вздумай говорить так, Ванесса!
В дверь ударили кулаки.
– Несса! Ты там?!
– Убирайся! – выпалила моя мать в сторону запертой двери. – Ты слышишь? Убирайся! Я не отдам тебе свою дочь!
– Лучше отойди от двери, мам, – сказала я.
Митчелл снес дверь с петель. Он не говорил, не вступал в перепалку с моей матерью и не стал терять время попусту. Заглянул мне в глаза, положил ладони на щеки и спросил:
– Ты хочешь уйти отсюда?
– Да, – кивнула я, мертвой хваткой вцепившись в его куртку.
Мои ноги не держали меня, пот выступил на лбу, любая попытка сделать что-то или сказать казалась последним, на что я способна. Митчелл подхватил меня на руки и понес к двери.
Мой отец стоял у выхода с таким видом, будто стал свидетелем самого нелепого шоу на свете:
– Ты не заберешь ее отсюда, не посмеешь, – сказал он, безумно сверкая глазами. – Я отправлю тебя за решетку, уничтожу!
Митчелл прижал меня к груди и низким предупреждающим тоном ответил:
– Попробуй остановить меня.
– Ты погубишь ее.
– А что же ее спасет? Нейролептики? – усмехнулся Митчелл. – С дороги.
Плохо помню, что было потом. Силы оставили меня. Запомнились только вопли родителей. И смутно, урывками, что Митчелл таки врезал моему отцу. Потом он унес меня в свою машину, не обращая на них внимания, как акула не обращает внимание на планктон. Мы не успели отъехать: во двор влетела полицейская машина, из нее высыпали люди в форме и велели всем оставаться на местах.
Им пяти минут хватило, чтобы понять, что закон на моей стороне. Что взрослый человек, не признанный недееспособным, имеет право находиться где пожелает и с кем пожелает. Не знаю, на что они надеялись, вызвав полицию. Наверно мечтали, что Митчелл сбежит в ужасе, заслышав сирену.
Черта с два.
Он все же увез меня оттуда. Я свернулась калачиком на пассажирском сиденье, и он сжимал мою ледяную ладонь, когда не переключал передачи. В горле стоял комок, глаза жгло, в голове разлился сумрак. Наперебой лезли ужасные мысли.
– Я хочу умереть, Митчелл, – помню, сказала я. – Не могу больше, я так устала, что нет сил даже просто… жить.
Он конвульсивно сжал мои пальцы, бросив сцепление, и машина резко дернулась.
– Давай я расскажу тебе, где я вижу нас совсем скоро? – сказал он хрипло. – Мы отправимся вместе в Барселону. Уже летом. Ты же хотела в Барселону, правда? Снимем номер с уютным балкончиком и видом на Саграда Фамилию. Будем пить сангрию, есть хамон и гулять по Las Ramblas. Будем дурачиться и делать селфи на фоне каждой вывески на испанском. Каждую ночь ты будешь спать в моих объятиях и знать, что ты в безопасности. Страх и боль станут просто призраками. Ты будешь счастлива, вот увидишь, и, возвращаясь мысленно в этот момент, с трудом сможешь поверить, что могла думать о смерти. Ты будешь сидеть на пляже с большой тарелкой медовых чуррос
[17], в панамке с фламинго, смотреть на меня в нелепых шортах с арбузиками, хохотать и думать: «Я правда хотела умереть? Я серьезно на секунду подумала, что это выход?..»
